Громов представил себе эту картину, и ему стало неуютно.

– А потом у него глаза стали темнеть… Как объяснить-то? Ну вот белков не стало, весь глаз сплошная чернота. А год назад нас перестал узнавать. Вначале просто смотрел как на пустое место, а потом и вовсе убегать начал, как от чужих.

Ученый тяжело вздохнул.

– К врачам водили? – спросил Руслан.

– Сразу же, как странности заметили. Я-то про дифферентов наслышан, по институту вечно всякие слухи из медблока гуляют. Да и опасались мы с Полинкой этого – хоть и не сталкеры, а Зона вон она, рукой подать. Ну, в общем, врачи сначала руками разводили, лечить пытались. Помнишь, я тогда отпуск за свой счет брал, осенью?

– Помню. Сказал, что к родне в Тверь поедешь.

– Я Семку в Москву возил, в Склиф. Там-то мне и сказали.

Илья замолчал, теребя травинку.

– Да, дела, – потрясенно сказал Руслан. – А мне-то чего не сказал?

– А смысл? Да и не те это новости, чтобы ими хотелось делиться с кем-то, уж извини.

– Ну ваше право, конечно, – кивнул Громов. – Но я слышал, что их как-то лечат…

– Изучают, – поправил друга ученый. – Изучают – не лечат. Про интернат же знаешь, да?

– Это который при медблоке института?

– Он самый.

– Конечно, знаю. Мрачное место, – и спохватился: – Так Семка там?!

Ткачев не ответил.

– Черт, – ошарашенно протянул пилот, хватаясь за голову.

– У нас после этого с Полинкой как-то того… Хреново, в общем, стало. Она замкнулась, в этот отдел практических изысканий перевелась. Считает, что она виновата, что терять ей уже нечего. А я… Я решил, что дело в синдроме Хармонта. И в этих внеземных предметах… Деньги копил, чтобы уехать отсюда, увезти Полинку. Хотел, чтобы родился здоровый ребенок, не дифферент. А тут вот такая петрушка случилась…

Илья замолчал, потирая пересохшее горло. Руслан поднялся, подхватил бутылку и направился к выкопанной у болотца ямке.

Вот оно, значит, как. Семка – ребенок-мутант, дифферент. Их еще называют «детьми Зоны», но это больше для писателей и журналистов. А на деле – несчастные дети, превратившиеся в странных существ. Их истории похожи как на подбор – родились нормальными, почти без отклонений. Некоторые даже более здоровыми и сообразительными, чем сверстники. Но потом, с возрастом, начинал проявляться так называемый дифферент – некий фактор, запускающий непонятные процессы в растущих организмах. Дети покрывались шерстью, меняли пигментацию кожи, слепли. Утрачивали способность разговаривать, понимать речь, не узнавали родных и забывали все приобретенные навыки. И все как один испытывали непреодолимую тягу к Зоне.

Иные романтичные натуры говорили, что их следует отпустить. Что, мол, они чувствуют связь с территорией Посещения, что им там будет лучше. Но на практике все оказывалось куда как отрезвляюще – дети-дифференты гибли в ловушках, как и самые обычные люди, заполняя своими трупами пейзаж вдоль периметра. Потому, учитывая навязчивость их желаний, дифферентов помещали в специнтернат, где контролировали, изучали, пробовали лечить.

И это все звучит разумно, если не принимать в расчет страшные слухи об этом интернате, ходящие по Искитиму. Правда, Громов не шибко доверял россказням и домыслам недалеких трепачей.

Когда он вернулся с полной бутылкой к костру, то понял, что больше уже никуда не пойдет. Голова почти не соображала, тело превратилось в закостеневшую колоду. Нужно отдохнуть, очень нужно отдохнуть!

Но прежде…

– Если хочешь жить и нарожать детей, то придется воспользоваться артефактами, – сказал он Илье, присаживаясь. – В ином случае тебе не протянуть и пары дней. Я видел твою спину, так что поверь на слово.

Ученый молча слушал, никак не выказывая свое отношение.

– На вот, – Руслан протянул ему «браслет», сверху положил «веретено». – Положи как удобнее. А «браслет» вообще лучше надень.

– Это что? – указал на «веретено» Илья, принимая вещи.

– Похоже на анестезию, – сказал Громов.

Ученый нехотя нацепил на руку серебристое кольцо, поводил черным камнем по ногам.

– Я ощущаю себя испытателем лекарства от чумы, – наконец произнес он. – Пробую все подряд, авось что поможет.

Руслан лишь хмыкнул. Что тут еще скажешь?

Ученый положил «веретено» рядом, откинулся назад и прикрыл глаза.

– Как ты? – спросил Руслан.

– Хреново, – отозвался друг. – Как нам дальше быть? Спасатели не прилетели.

На это Громов уже знал что ответить.

– Я постараюсь периодически ходить к Маяку, авось наткнусь на наших или на того же Прокофьева. Когда ты окрепнешь, попробуем добраться ближе к поселку, чтобы не тратить столько времени на дорогу. А там нас обязательно найдут, это факт.

– Факт, – эхом отозвался Ткачев. – Помнишь, когда команда Селиванова пропала? Как долго вы ее искали?

– Неделю, – вспомнил Руслан. – А что?

– А как искали?

– Ну тут особенно не развернешься. Со спутников пытались, летали над Зоной на вертолетах.

– И это действительно могло сработать? – В тихом голосе ученого слышалось сомнение.

– Ну а почему нет?

– Так почему тогда их не нашли? Не их, ни бригаду проходчиков, ставящих вешки?

– Вот не надо! Бригаду нашли!

– Скольких?

– Одного.

– Из семи?

– Илья, к чему ты клонишь?

– Когда ты уходишь, я долго стараюсь вслушиваться в твои шаги. Я представляю как ты идешь, как удаляешься. В какой-то момент я перестаю различать шаги, и мной овладевает паника. Я понимаю, что остался совсем один, – Илья открыл глаза, покосился на повесившего голову Руслана. – Мне очень страшно оставаться одному, Рус.

Громов невесело усмехнулся, сказал:

– Но я же не могу…

– Конечно не можешь. Просто вот захотелось сказать каково мне, лежать и гадать вернешься ты за мной или нет. Не иметь возможности даже самостоятельно добыть себе воды. Вздрагивать при каждом шорохе.

Руслан устало потер глаза, он не знал, что нужно говорить в подобных случаях.

– Рус, – Ткачев посмотрел на Громова. – Я могу тебя попросить об одолжении?

– Конечно, о чем хочешь.

– Ты мог бы попробовать добраться до упавшей «калоши» Полины? Мне важно знать, жива она или погибла. Если мне не суждено выбраться отсюда, то я хочу умереть зная судьбу жены.

– Не смей сдаваться, – язык во рту Руслана еле ворочался, веки сами собой сходились, а земля под головой казалась мягче пуховой перины. – Я не дам тебе умереть.