тебя зовут, маленькая? — спросила у девочки. — Не знаешь? Или сказать не можешь?

— Не знает, ваше сиятельство, — сказал Караш.

— Ну ничего, мы назовем ее Танечкой… Сегодня ведь Татьянин день. Вы не против, генерал?

— Весьма удачное имя, — одобрил Скобелев. — Я взял эту девочку себе, по теперь подумал: пожалуй, будет лучше, если воспитаете ее вы.

— Генерал, как я вам благодарна! — растрогалась Милютина. — Такое нежное дитя, прямо как на картинке. Я и фамилию ей сразу нашла. Неплохо будет звучать — Танечка Текинская?

— Великолепно, графиня, вкус у вас бесподобен! — одобрил выбор графини Скобелев и остановил взгляд на медиках. — Господа, всех приглашаю на торжественный обед…

Графиня ответила за всех, что медики непременно будут, и попросила Караша, чтобы он не уходил и помог ей в качестве переводчика в разговоре с текинским ханом Оразмамедом.

— Он сейчас у меня, генерал. С сыном.

— Приятной вам беседы, графиня, — козырнул Скобелев и зашагал к штабным кибиткам.

Милютина, пропустив Караша в шатер, вошла сама.

— Ну вот, Оразмамед, теперь поговорим с помощью переводчика.

Караш сказал несколько слов по-туркменски, затем протянул руку, знакомясь, и начал переводить беседу. Дети тоже сразу познакомились. Танечка взяла за руку сына текинского хана, отвела в сторонку, и вместе они начали рассматривать небольшие картины на парусиновой стенке выше кровати графини.

— Дорогой хан, я приношу вам самое глубокое соболезнование. Мне искренне жаль вашу жену, ибо она была подругой достойного человека, связавшего свою судьбу с русскими, — длинно высказалась графиня.

— Такова была воля аллаха, — тихо отозвался Оразмамед, думая о своем горе.

— Я восхищена вашим мужеством, — продолжала Милютина. — Вы пронесли дружбу и привязанность к русскому доктору через огонь и штыки. Мне тоже очень дорог ваш друг капитан. На коне, которого вы подарили доктору, я много ездила.

Оразмамед, услышав о Студитском и о скакуне, заметно оживился.

— Где сейчас Студитский? — спросил он.

— В Вами, дорогой хан, недалеко отсюда. Он управляет госпиталем.

— Я тоже из Вами, — сказал Оразмамед и несмело приба-вил: — Раньше Вами принадлежал мне, но теперь я не знаю, куда ехать.

— Дорогой хан, вы не отчаивайтесь, — попросила графиня, с участием глядя на него. — Через несколько дней мой Красный Крест отправится в Вами, и я возьму вас с собой. Капитан поможет вам устроиться в новой жизни.

Оразмамед благодарно кивнул. Графиня продолжала:

— Вы можете не беспокоиться за свое будущее, как и за будущее своего сына. Вот эту девочку, Таню, я возьму с собой в Петербург и сделаю из нее благородную госпожу. Я могла бы взять с собой и вашего сына. В Петербурге существуют военные гимназии и академии, которыми ведает мой отец — военный министр.

Оразмамед забеспокоился, взгляд его выразил растерянность: слишком всемогущей оказалась эта красивая женщина. Милютина поняла его состояние, сказала, смеясь:

— Испугались, голубчик? Не надо меня бояться. Я добра к вам и сделаю все, что пожелаете.

— Госпожа, — сказал смущенно хан, — мои люди и люди умершего Аталыка сидят на ручье Секиз-Яб и ждут меня. Я должен им сказать несколько ободряющих слов. Какова будет воля ак-паши?

— Дорогой Оразмамед, идите к ним и передайте: все будет хорошо, пусть немножко подождут. Мальчика своего можете оставить у меня. Идите, голубчик.

XXII

После нескольких дней, прошедших в беспрестанной сутолоке, неразберихе и тяжелом труде, на Ставропольском редуте заиграл оркестр. Сначала был исполнен гимн, затем прокатилось троекратное громкое "ура!". Причиной столь ликующей радости была телеграмма, полученная Скобелевым от князя Михаила. Наместник Кавказа поздравлял его от имени государя Александра II со взятием Геок-Тепе и повышением в звании.

Скобелев принимал поздравления, объезжая построившиеся развернутым фронтом войска. Сидел он на черном ахалтекинском жеребце Покорителе, только что подаренном генералу кучанским правителем Шуджа-од-Доуле и названном' так в честь Скобелева.

Подъехав к солдатам 4-го батальона Апшеронского полка, командующий милостиво приказал возвратить им знамя, отбитое у текинцев стрелками Куропаткина. Отдельно, в стороне от войск, топтались, ежась на хлестком январском ветру, не менее сотни аксакалов, старшин из всех селений — от Каспия до Асхабада. Многие уже давно вручили Скобелеву свои прошения о вхождении в состав России и пользовались правами русских подданных. Некоторые только что, с помощью опытных старшин, составили прошения и ждали случая, чтобы вручить их.

Объехав строй и провозгласив здравицу в честь взятия Геок-Тепе, командующий остановился напротив старшин. К нему тотчас подъехали на конях генерал Гродеков и войсковой старшина Верещагин, прибывший из Вами. Командующий назначил его комендантом Геок-Тепе.

— Старшина, — сказал ему Скобелев, — перескажите им потом мою речь, если не поймут. — И, выпрямившись в седле, произнес: — Запомните, уважаемые, кто еще не успел усвоить главного… Войска могущественного белого царя пришли сюда не разорять жителей Ахалтекинского оазиса, а, напротив, водворить в нем полное спокойствие, с пожеланием добра и богатства. Если текинцы от малого до старшего придут ко мне с покорностью или вышлют своих представителей, то они будут мною приняты! А теперь говорите, что ко мне у вас?

Туркмены все разом заговорили, задвигались, не зная, с чего и как начать. Первым обратился к Скобелеву Худайберды:

— Ак-паша, мудрый из мудрых! Народ ближних крепостей Беш-Кала, приняв власть ак-падишаха, вверил тебе свои судьбы и смиренно пожинает блага. С таким же смирением хочет служить тебе народ Вами, Арчмана и Дуруна. От имени этих крепостей принес тебе прошение хан Оразмамед.

Еще две недели назад, когда текинский хан, чудом оставшийся в живых, принес прошение в кибитку Скобелева, командующий выслушал его сбивчивую речь, а потом, прочитав прошение, сказал: "Будет день, хан, и ты вручишь мне эту бумагу при всем народе Ахала". Сейчас этот день, этот час и мгновенье наступили. Оразмамед вышел из строя туркменских старшин, приблизился к командующему и, опустившись на колени, подал грамоту.

— Молодец, Оразмамед, — громко сказал Скобелев. — Жалую тебе твои аулы и жду самой ревностной службы на благо России. Передайте всем сердарам и ханам! — прокричал еще громче командующий. — Каждого, кто вернется по своей доброй воле, ждут его угодья и люди, принадлежащие его роду. Передайте об этом также Махтумкули, ушедшему в Мерв, и Тыкме-сердару, бежавшему в пески!

Оразмамед, ободренный генеральской милостью, вновь встал в строй, и командующий принял прошение следующего хана. Церемония продолжалась до полудня. Наконец Скобелев велел старшинам разойтись и готовить людей к возвращению на прежние обжитые места.

Толпы туркмен постепенно рассредоточились. Площадь опустела.

Оставшись в окружении генералов и офицеров, Скобелев недовольно бросил:

— Хоть и осыпал нас государь своими милостями, но службу мы сослужили не до конца. Главного-то хана нет. Ушел в Мерв и увел с собой до десяти тысяч