– Вы лишь должны обещать, что не будете предпринимать враждебных действий до тех пор, пока ваши переговоры не завершатся и графиня не вернется в город, – добавил Хериберт, переводя слова Филибера. – Поклянитесь… тем, что для вас всего дороже, что не обманете ее.

– Клянусь тем, что мне всего дороже! – Оттар вынул из ножен свой роскошный, очень дорогой клинок с блестящей рукоятью и надписью «Ульфбрехт» на клинке, изделие знаменитых рейнских мастерских. – Мне он дорого достался, а не расстанусь я с ним за все сокровища мира!

– Клянусь Золотым Драконом, удачей моего рода, – сказал Рери. – Мы не намерены обманывать эту женщину, если она не собирается обманывать нас.

– А иначе мы пришлем ей в подарок шкуру… ее мужа, – добавил Харальд, отчасти недовольный, что пришлось уступить, хотя и понимал, что задержка на один день ничего не решает. – У нас хватает сил, чтобы сровнять с землей этот город, и нам нет нужды обманывать! Но пусть эта ваша старуха не воображает, будто может уговорить нас делать то, что нам не по нраву!

Унося этот обнадеживающий ответ, брат Филибер собрался восвояси, а вместе с ним в Амьен ушел и Хериберт. Харальд не хотел его отпускать, боясь, как бы монах, который постоянно трется возле конунгов, не рассказал там чего-нибудь лишнего, но Рери разрешил бенедиктинцу идти. Викинги не знали за собой слабостей, о которых нельзя знать противнику, зато сам Рери надеялся после возвращения Хериберта узнать от него много такого, чего сами жители Амьена не расскажут.

Графиня Гизела, которую Харальд загодя зачислил в седые, беззубые старухи, при встрече опровергла эти домыслы. Ровно в полдень, когда четыре норманнских конунга со своими ближними дружинами, под стягами, с телохранителями и трубачами, ждали напротив ворот, с той стороны тоже раздался призывный звук труб. Под этот звук из раскрывшихся ворот выехали сначала несколько мужчин в шлемах и с ярко раскрашенными овальными щитами, потом показалась женщина верхом на светло-серой, почти белой лошади. Рядом с ней ехал мужчина в длинном, широком зеленом плаще, украшенном вышивкой на вороте и спереди, с пурпурными узорами на подоле.

– Епископ! – восхищенно охнул рядом с Рери Оттар. – Посмотри, видишь, у него еще такой длинный белый пояс, не где все люди носят, а на плечах привязан? – он потыкал издалека пальцем в священнический этоль, знак высшей церковной власти. – Епископ, точно тебе говорю!

– Можешь с ним пообщаться. Как епископ с епископом, – усмехнулся Рери, не отрывая глаз от женщины.

На таком расстоянии ее легко было принять за молодую девушку. Стройная и тонкая, она держалась гордо и величественно. Покрывало из тонкого белого шелка обвивало ее голову и оставляло открытым только лицо. Концы покрывала спереди спускались ниже колен, а поверх него голову украшал широкий золотой обруч, усаженный розовыми и зелеными самоцветами, вставленными в гнездышки тонких сложных узоров. Верхнее платье из зеленого шелка было обшито золотой узорной каймой, в которую тоже были вшиты мелкие самоцветы, а плечи графини покрывал плащ из золотисто-коричневой ткани с вытканными кругами. На груди он был сколот крупной золотой застежкой с узором, в котором красные мелкие самоцветы сочетались с еще какими-то блестящими вставками – Рери уже видел такие на захваченных вещах, но не знал, как они называются и из чего делаются.

Черты лица, когда графиня подъехала поближе и ее можно было рассмотреть, у Гизелы оказались правильные и тонкие. Нежнейшая, почти прозрачная белая кожа была отмечена некоторым количеством веснушек, но при строгом, величественном выражении лица даже это ее не портило. Тонкий нос с маленькой изящной горбинкой, большие голубые глаза под черными, густыми, совершенно девичьими ресницами. На руках ее оказались шелковые перчатки, а поверх перчаток на тонких пальцах сверкало несколько перстней с крупными, гладко ошлифованными самоцветами.

Викинги, никогда не видевшие таких женщин, рассматривали Гизелу в потрясенном молчании, и особенно Харальд, так возражавший против встречи с ней. Случайно заметив выражение лица брата, Рери про себя отметил, что, похоже, этого дурака придется держать за обе руки, пока он не отдал этой красавице все, что они успели захватить во Франкии. Просто так, чтобы похвастаться своим великодушием, которое викинги считали не последним среди своих достоинств, что бы там ни думали о них жители покоренных стран.

– Я рада приветствовать вас здесь, короли норманнов, – певучим голосом произнесла Гизела на языке франков, и хотя викинги довольно много понимали, Хериберт на всякий случай переводил. – Я рада, что вы приняли мое предложение о переговорах, которые, я уповаю на Господа, принесут пользу и вам, и мне, и несчастной Франкии. Могу я узнать ваши имена?

«Наверняка ведь Хериберт уже все в подробностях обсказал», – подумал Рери, но Харальд тут же пустился рассказывать, кто они и откуда, и зачем бы Рери стал ему мешать? Когда графиня заговорила, он заметил, что у нее не хватает двух зубов, но все равно для своего возраста она выглядела потрясающе. Если не приглядываться, то не дашь ей больше двадцати пяти. Сколько же ей на самом деле? Если ее сыну шестнадцать, то самой лет тридцать уж наверное есть.

– Как передавал вам брат Филибер, я предлагаю вам принять выкуп и возвратить мне мужа, графа Амьенского, – продолжала графиня. – К тому же мы готовы дать выкуп за город Амьен. А епископ Лиутгард предлагает вам четыре чаши из чистого золота, по числу ваших королей, чтобы никто не чувствовал себя обиженным.

Епископ кивнул. По данному знаку один из сопровождавших его монахов развязал мешок, который бережно прижимал к груди, а другой вынул оттуда сначала одну, потом вторую золотую чашу и издалека показал викингам, повертел, чтобы те заблестели на солнце, возбуждая жадность в сердцах варваров. Чаши были хороши: довольно плоские, на широких подставках, одна гладкая, другая с ушками, верно, чтобы за них держать, украшенные поясками из драгоценных камней, чеканки, с тонким эмалевым узором.

– А где еще две? – возмутился Оттар.

Монах тут же передал чаши товарищу и извлек из мешка еще две – чуть поменьше первых.

– Ведь, как мне ведомо, только двое из вас истинно королевского рода, им и надлежит пользоваться большими сокровищами, чем другим, – изрек епископ.

Оттар погрозил кулаком Хериберту – уж это он разболтал, что здесь только двое урожденных конунгов, больше некому. Но Харальд приосанился – ему это различие понравилось.

– И все же этого мало, чтобы мы отказались от того, что получим, когда весь город станет нашей добычей, – заявил Харальд, красуясь перед женщиной своей силой и удалью. – Мы слышали, что у графини есть для нас еще кое-что. Я хотел бы услышать, что это. Надеюсь, это не какая-нибудь ерунда. А то ведь я склоняюсь к мысли взять город, повесить графа и взять его жену себе. Хоть она и немолода, красота и знатный род делают ее достойной меня.

Графиня, услышав перевод, а больше того поймав на себе взгляд Харальда, с которым он это говорил, слегка покраснела от досады и заговорила, избегая взглядом наглеца и обращаясь то к Рери, то к Вемунду, который ей казалось наиболее приличным человеком из этой волчьей стаи.