«Ну вот, никак ностальгия обуяла». Бродов отвернулся, сел и, усмехнувшись, поймал себя на мысли, что хочет снять штаны с Ахмада — не в плане основного инстинкта — сугубо из чувства самосохранения. Да нет, пока что не резон — не место и не время. А потом, на самом деле это и не так важно, есть у него татуировка или нет. Важно то, что он враг и представляет мощную, отлично информированную структуру, похоже, разбирающуюся в вопросах телепатии ничуть не хуже полковницы Дорны. Это надо же, просчитали все — и гостиницу, и номер, и поездку в Каир. Наверняка ведь могли убить, но не стали, взяли паузу, чего-то ждут. Чего? Когда Дорна прорежется? Или еще кто-то? Ну да, чтобы всех сразу, одним ударом. Тогда ведь, в Карнакском храме, не получилось.

Мутно светила луна, зверели в корзинах змеи, думал, кумекал, раскидывал мозгами, прикидывал так и этак Бродов. Спать в тесном обществе кобр и лжеараба что-то ему не хотелось. А потом настало утро, раннее, солнечное и безрадостное. Веня-мусульманин перестал храпеть, трудно разлепил глаза и, опустив с кровати конечности в носках, негромко и убито сообщил:

— Ну, бля, башка трещит, — потом раскатисто икнул, поднялся, смачно почесал башку и улыбнулся через силу, но добро. — Ну что, Василий, помандюхали?

Все правильно — с добрым попутчиком дорога короче.

Ану, родитель Ануннаков, был Царем Небес,

Их главным канцлером воинственный Энлиль стал,

А главным стражем — Эннуги.

Садясь все вместе, боги

Бросили жребий и разошлись.

Ану поднялся в небо, оставив землю другим.

Моря, окружающие сушу, он поручил Энки, принцу.

Шумерский эпос

«Ну, сука, бля, жизнь. — Энки отвернулся от злющего, наполовину с моросью ветра, в сотый уже, наверное, раз сплюнул и горестно вздохнул. Отлично начинается неделька. Он снова сплюнул, вытер рукавом лицо и незаметно посмотрел на Нинти, истово мокнущую по-соседству. — Давай, давай, бодрись, веселись. Папахен-то тебя живо обломает, сука.

Конечно, сука. Пока была с глистом[193], не давала, изображала токсикоз, блевала на любовь. И родила в конце концов пацанку, за все хорошее-то, бля. Теперь же вообще ни-ни, отлезь, охальник, я воспитываю дочь. Ага, с помощью своих подручных, вернее, подножных, этих двух прохвостов Энкинду и Энбилулу. Забурели, сволочи, оборзели в корягу, нажрали хари на икре карпа Ре. Где теперь их хваленая безотказность, ласковые губы и умелые руки, где? Где, где — у Нинти в…»

Энки шмыгнул носом, поежился, прерывисто вздохнул и воровато кинул взгляд на Шамаша, всем довольного и мило улыбающегося.

«Ишь ты, лыбится-то как, сияет, словно медный таз. А, собственно, чего ему не радоваться-то — Сиппар стоит, орлы летают, повсюду почет и уважение. Без Шамаша никуда. Без него и без Тота — а ведь и вправду умен, соображает будьте-нате, будто не плешивая башка у него, а настоящая ГЭВН. Разбирается с легкостью во всем — будь то строительство дамб, будь то рытье каналов, будь то проходка шахты, и где это папахен только откопал его? Да, папахен, папахен, отец, надежа и опора, да не только своих собственных детей — всего ануннакского отребья. А вот и он, кормилец, легок на помине, вошел уже вроде в плотные слои».

Действительно, в небе грохнуло, бабахнуло, казалось, содрогнулась земля, и сверху, из-за полога дождя, величаво опустился планетоид. Мягко он встретился с землей, плавно раздвинул двери шлюза, и Энки увидал родителя, все такого же могучего, широкоплечего, уверенного в себе, в скромном полевом наряде обергенерала Гвардии. Черный, как это и положено для зимней формы, капюшон украшали красные рога.

«Ну, хорош. У папахена просто страсть к дешевым эффектам». Энки хмыкнул, рассмеялся про себя, но тут же веселиться перестал, увидел брата своего Энлиля. В щегольском, сразу чувствуется сделанном на заказ, высотном костюме. Его рыжую, бритую по последней моде башку украшал вызывающий ярко-желтый платок. Естественно, повязанный с шиком, по-уркагански, с двумя неслабыми продолговатыми узлами, имитирующими рога. Естественно, не такие эффектные, как у родителя на генеральской форме, но тем не менее тоже весьма внушительные, весьма, весьма, весьма.»

«Ну, сучий выкидыш, ему-то здесь чего надо?» Энки засопел, набычился, с хрустом сжал пальцы в кулаки и вдруг расстроился окончательно, ужасно загрустил и конкретно впал в жестокий пессимизм — сына своего родного узрел, Гибила. Мрачного, как туча, с бланшем под глазом, длиннее своих родичей на целую голову. Патлатую, ушастую, отчаянную и непутевую. Ну и ну, здорово же начинается неделя!

— Папа, папа, дорогой! — оценила обстановку Нинти и, бросившись вперед, попыталась взять родителя за рога, однако тщетно.

— Здравствуй, дочь, — сдержанно кивнул Ан, зверем посмотрел на Энки и, чудесным образом повеселев, обратил внимание на подчиненных: — Мочегон, Шамаш, Тот, кореша!

Так что Нинти попала прямо в руки своего братца, а затем ее обнял и облобызал с энтузиазмом племянник.

— Привет, тетя. А я бы вам впендюрил.

— Слюни подбери, — отстранилась Нинти, сплюнула, вытерла ладонью рот и резко повернулась к Энки и Энлилю, собиравшимися с ходу выяснять отношения. — Вы что, сдурели, мудаки? Папахен смотрит.

— Не гони волну, батор[194], мы его чуть позже сделаем, — это подошел Гибил, дьявольски ощерился, деловито харкнул Энлилю на костюм. — Понял ты, пидор гнойный? Сегодня же мы тебя парной тягой, на четырех костях, в два смычка…

— Рот закрой, щегол. Ушатаю, раздербаню, на ноль помножу, с говном смешаю. Яйца откручу, в жопу засуну. Рога обломаю, — веско обещал Энлиль, яростно сопел и жуть как блестел страшными глазами. — И тебе, и папаше твоему. Оба пидорасы.

Энки отвечал, Гибил кивал, Нинти следила чтобы не дошло до драки. В общем, все семейство было в сборе.

— Эй, хорош там вошкаться, давайте-ка за мной, — быстро свел на нет родственную гармонию Ан и вместе с Тотом, Мочегоном и Шамашем направил свои стопы в гравикар. — Давайте, давайте, время не ждет.

Ладно, заняли транссредство, погрузились в виброкресла, поехали с пристрастием осматривать владения. Вначале космопорт Сиппар, вотчину Шамаша, затем промзону Бад-Табира, центр металлургии, и, наконец, комплекс Шуруппак, альма-матер тринопли, ханумака и икры карпа Ре. До шахты в Арали, расположенной черт знает где, на юго-востоке, снисходить не стали, пожалели время — дает она руду на гора, снабжает драгметаллами и кобальтом, да и ладно. Как-нибудь потом, в другой раз, тем паче посмотреть и так было на что — планетоиды летали, руда обогащалась, тринопля давала почки, ханумак — сок, а карп Ре — икру. Все было в порядке, в ажуре, в наиполнейшей гармонии.

— Ну все, хорош, давайте-ка на базу, — скомандовал в конце концов Ан. Ему хотелось есть, пить, двигаться и делать организационные выводы.