Почувствовав его взгляд, Скалла посмотрела на него.

Остряк моргнул.

Она подняла брови, и даруджиец понял её тревогу, которая ещё больше его изумила — единственный ответ на тот ужас, который вызывал у него прячущийся внутри жестокий убийца.

Скалла помедлила, затем подошла к нему.

— Остряк?

— Да. Такое чувство, что я только что проснулся.

— О, похмелье сказывается, уж поверь.

— Что тут происходит?

— Ты не знаешь?

— Думаю, знаю, но не уверен — в себе, в своих же воспоминаниях. Мы обороняли дом, и дело повернулось страшней, чем грязь у Худа на сапогах. Ты была ранена. Умирала. Тот малазанский солдат вылечил тебя. А это Итковиан, и жрец только что у него в руках рассыпался в пыль… боги, ему бы надо было помыться…

— Храни нас Беру, это и правда ты, Остряк. Я уже думала, что я… что мы потеряли тебя.

— Похоже, часть меня потеряли, женщина. Все мы.

— С каких это пор ты стал религиозным?

— Шуточки Трейка. Я не такой. Он сделал ужасный выбор. Покажите мне алтарь, и я скорее помочусь на него, чем поцелую.

— Возможно, тебе придётся его целовать, так что я бы всё делала в обратном порядке.

— Ха-ха. — Он встряхнулся, шевельнул плечами и вздохнул.

Это движение заставило Скаллу еле заметно отпрянуть.

— О, это было слишком по-кошачьи, на мой вкус, — мускулы заиграли под полосками.

— Зато очень даже приятно. Заиграли? Подумай о новых… возможностях, женщина.

— Размечтался, болван.

В привычных шутках звенела хрупкость, и они оба это чувствовали.

Скалла замолкла на мгновение, после выдохнула сквозь зубы.

— Бук. Похоже, его больше нет.

— Нет, он жив. Описывает круги над нашими головами прямо сейчас. Вон тот перепелятник — подарок Керули, чтоб помочь следить за Корбалом Брошем. Он теперь одиночник.

Скалла посмотрела в небо, упершись руками в бёдра.

— Это просто прекрасно! — Она бросила ядовитый взгляд на Керули, стоявшего сбоку — незаметного, прячущего руки в рукавах, тихо наблюдающего за происходящим. — Все получили благословение, кроме меня! Ну и где справедливость?

— Ты ведь и так уже благословлена несравненной красотой, Скалла…

— Ещё одно слово — и я отрежу тебе хвост, клянусь.

— У меня нет хвоста.

— Вот именно. — Она посмотрела на него. — Послушай, нам нужно кое-что уладить. Есть у меня ощущение, что для нас обоих возвращение в Даруджистан — не вариант, по крайней мере, в ближайшее время. Так что теперь? Каждый пойдёт своим путём, жалкий старикашка?

— Не спеши с этим, женщина. Посмотрим, как тут всё устроится…

— Простите.

Оба повернулись на голос и обнаружили, что к ним присоединился Рат’Трейк.

Остряк сердито посмотрел на жреца.

— Что?

— Мне кажется, нам нужно многое обсудить с тобой, Смертный меч.

— Пусть тебе кажется что угодно, — ответил даруджиец, — но я уже объяснил Усатому, что я — плохой выбор…

Рат’Трейк словно подавился.

— Усатому? — негодующе выплюнул он.

Скалла рассмеялась и похлопала жреца по плечу.

— Очень почтительный ублюдок, правда?

— Я никому не кланяюсь, — прорычал Остряк. — Включая богов. И если это поможет, я хоть сейчас соскребу эти полоски со своей шкуры.

Жрец потёр повреждённое плечо, свирепо посмотрел на Скаллу из-под кошачьей маски. Когда Остряк заговорил, он снова повернулся к даруджийцу.

— Эти вещи вообще не обсуждаются, Смертный меч. Ты — то, что ты есть…

— Я — капитан караванной охраны, и в этом — весьма хорош. Когда трезв, разумеется.

— Ты — мастер войны, во имя Владыки Лета…

— Назовём это увлечением.

— Чем?!

До них донёсся смех. Капитан Паран, всё ещё склонившийся над Итковианом, смотрел в их сторону и хорошо слышал весь разговор. Малазанец ухмыльнулся Рат’Трейку:

— Никогда не получается так, как должно бы, правда, жрец? В этом наша, человеческая слава, и вашему новому богу стоит с этим смириться, да поскорее. Остряк, продолжай играть по своим правилам.

— Иначе и не собирался, капитан, — отозвался Остряк. — Как поживает Кованый щит?

Итковиан взглянул на него.

— Всё в порядке, сударь.

— Это ты соврал, — заметила Скалла.

— И тем не менее, — произнёс Кованый щит и медленно выпрямился, опершись на плечо Молотка.

Остряк посмотрел на сабли в своих руках.

— Подери меня Худ, — пробормотал он, — они стали совсем уродливыми.

Он вогнал клинки в потрёпанные ножны.

— Ты не должен выпускать их из рук, пока война не закончится! — встрял Рат’Трейк.

— Ещё одно слово, жрец, — проговорил Остряк, — и закончишься ты.

Никто больше не вышел на площадь. Капрал Хватка стояла вместе с остальными «мостожогами» в начале улицы, пытаясь понять, что происходит. Вокруг кипели разговоры, солдаты, согласно освящённой временем традиции, пытались понять значение жестов и неслышных разговоров посланников на площади.

Хватка осмотрелась.

— Дымка, ты где?

— Тут, — ответила та из-за плеча капрала.

— Почему бы тебе не проскользнуть туда и не узнать, что происходит?

Дымка поёжилась.

— Меня заметят.

— Да ну?

— Кроме того, мне это не нужно. Мне ясно, что происходит.

— Да ну?

Дымка насмешливо скривилась.

— Ты вместе с браслетами и голову свою отдала, капрал? Никогда прежде не видела, чтоб ты так на всё с отвисшей челюстью пялилась.

— Да ну? — повторила Хватка, на этот раз угрожающе. — Продолжай в том же духе и пожалеешь, солдат.

— Объяснить? Хорошо. Вот что, как мне кажется, я вижу. У «Серых мечей» тут было какое-то личное дело, которое они закончили, только вот оно едва не разодрало их командира на куски. Но Молоток, полагаясь на Худ знает какие силы, поддержал его, хотя я думаю, что именно капитан вернул этого человека из мёртвых. И — нет, я никогда не думала, будто Паран на такое способен, а если мы в последнее время и подозревали, что он — не просто бесхребетный офицер-аристократ, то только что видели доказательства. Но я не думаю, будто это плохо для нас — он нам не вгонит меч в спину, капрал. Скорей уж станет между таким клинком и нами. А насчёт Остряка — похоже, он только что очухался и жрец Трейка этому не рад, но остальным всё равно, поскольку иногда улыбка — это именно то, что нужно.