Рабочий день Сталина начинался, как правило, после трех часов пополудни. Заканчивал он работу не раньше двух-трех часов ночи, а нередко и позже.

Сталин часто приглашал после этого к себе домой ужинать, или, как он говорил, «обедать».

– На сегодня, кажется, хватит, – говорил он. – Не знаю, как другие, а я проголодался. Специально никого не приглашаю, чтобы это не приняли как обязательное и обременительное, а кто хочет пообедать, прошу!

Ну кто откажется!

Все идут с ним на кремлевскую квартиру.

Кремлевская квартира граничила со служебным кабинетом. Окнами выходила, так же как и кабинет, на Арсенал.

Обстановка столовой более чем скромная. Налево, во всю стену, старинный, громоздкий, темного дерева буфет с бокалами и, по кавказскому обычаю, рогами для вина. Посредине – стол, накрытый белоснежной скатертью человек на десять. В простенке, напротив входной двери, между окнами, тахта-диван. Направо у стены – шкаф с книгами и дверь во внутренние комнаты.

К приходу приглашенных на ужин стол накрыт. Поставлены приборы.

На правом от входа конце стола все холодные кушанья, закуска. Несколько бутылок, включая шампанское и коньяк. Водка – в графинах. Две суповницы, накрытые крышками: харчо и другой какой-либо суп. Стопка тарелок. Суп каждый сам себе наливает. Вообще никакого обслуживающего персонала за столом нет. Изредка женщина в белом халате и головной повязке приносит что-нибудь горячее.

Ужин, или, как говорил Сталин, «обед», по существу, являлся продолжением совещания, начатого в служебном кабинете. Но разговор шел свободнее, чередовался обменом мнениями на самые разнообразные темы: политические, международные, по вопросам техники, литературы, искусства. Увлекшись каким-нибудь вопросом, Сталин шел к шкафу, доставал нужную книгу. Если в разговоре требовалась справка по географии, он брал свою старую, уже потертую карту, раскладывал ее на столе и говорил:

– Посмотрим на моей карте. Правда, она поистрепалась порядочно, но еще служит.

Обстановка за столом самая непринужденная. Сам Сталин ел очень ограниченно и пил, как правило, легкое столовое виноградное вино «Цинандали», «Напареули» или шампанское из маленькой рюмочки.

Время от времени, чтобы прекратить многословие кого-нибудь из сидящих за столом, Сталин поднимал рюмочку со словами: «3а здоровье оратора!»

Иногда кто-нибудь из присутствовавших в подходящий момент, в интервале между разговорами, произносил: «За здоровье товарища Сталина!» и поднимал свой бокал. Сталин в таком случае молча пригубливал свою рюмку.

В связи с этим припоминается следующий случай, когда садист Берия хотел зло «подшутить» надо мной.

Как-то во время ужина Берия и Анастас Микоян, о чем-то пошептавшись, отошли к буфету, вытащили оттуда кавказский рог, вылили в него целую бутылку вина и подошли оба ко мне. Я встал. Умышленно громко, чтобы слышал Сталин, Берия сказал: «За здоровье товарища Сталина!», а Микоян протянул мне рог с вином.

Изумленный, с рогом в руках, я на мгновение задумался, что же мне делать. Никогда в жизни я не пил вино такими дозами.

Сталин заметил мое замешательство, ни слова не говоря, поднялся со своего места, подошел к нам, взял рог из моих рук и передал его Микояну, а мне протянул маленькую рюмочку вина, и без лишних слов вернулся на свое место.

– За мое здоровье, – сказал он, чокнувшись со мной.

Микояну не оставалось ничего другого, как осушить рог до дна и в придачу сплясать лезгинку вокруг стола.

Все рассмеялись, особенно громко смеялся Берия.

Другой случай. Дело было на даче в Кунцево.

После напряженной работы и последовавшего за нею ужина, Сталин пригласил присутствовавших, в том числе нас с наркомом, Берию, Маленкова и Микояна, сыграть в биллиард. Биллиардная была отдельным от дачи павильоном в саду.

До этого мне редко доводилось играть в бильярд, – главным образом во время отдыха в санатории. Я никак не мог соревноваться с такими первоклассными игроками, как сам Сталин и другие. Мне пришлось играть в паре с Микояном. Когда, как и следовало ожидать, партия была нами проиграна, Берия и Микоян, по неписанному правилу, стали требовать от меня пролезть под бильярдным столом.

Сталин удержал меня, взяв за руку, и предложил пролезть под столом Микояну.

Однажды, при разъезде после ужина с кремлевской квартиры Сталина, Берия опять попробовал надо мной «подшутить». Причем эта «шутка» могла бы окончиться для меня совсем не безобидно.

Перед тем, как разойтись, в раздевалке, я почувствовал, что кто-то ко мне притиснулся неестественно близко и тотчас же ощутил в правом кармане пальто твердый предмет. Обернулся, – смотрю Берия отдернул свою руку и сразу отошел.

Я, не спеша, как будто ничего не заметил, поправил шарф, застегнулся, а потом сунул руку в карман и едва не вскрикнул от боли, наткнувшись на вилку, положенную острием вверх.

На глазах у Сталина, который ждал, пока все оденутся, чтобы выйти вместе, я положил серебряную вилку на подзеркальный столик.

Сталин неодобрительно покачал головой, взял меня под руку и так мы спустились по лестнице вниз и дошли до его «роллс-ройса». Он пожелал спокойной ночи и поинтересовался – есть ли у меня машина.

А Берия в это время балагурил, как ни в чем не бывало, с Маленковым.

Сталин прекрасно понимал. как такие бериевские «шуточки» могли на меня подействовать – молодого, не привыкшего к ним человека – и, щадя мое самолюбие, не раз ограждал от них.

Сталин часто ставил в пример жизнь и работу Владимира Ильича Ленина. Он любил вспоминать различные встречи с ним. Однажды он рассказал такой случай.

В 1918 году советское правительство решило переехать из Петрограда в Москву. Время было тревожное, в Москве только что был подавлен мятеж эсеров и меньшевиков.

– Когда приехали в Москву, – рассказывал Сталин, – мы, спутники Владимира Ильича очень боялись за его безопасность. Поэтому, увидев, что ехать нужно в открытой машине, посадили Ленина, а сами вокруг него встали, чтобы не было видно Ильича и чтобы прикрыть его в случае покушения. Владимир Ильич никак не хотел с этим примириться и требовал от нас сесть рядом с ним. Но мы отказались и всю дорогу ехали стоя.

Как-то за обедом, на квартире у Сталина в Кремле, зашел разговор о романе Алексея Толстого «Петр Первый».

Говорили о личности Петра, о его исторической роли в развитии России.

Один из присутствовших упрекнул Петра в излишней жестокости, на что Сталин заметил

– В белых перчатках он ничего бы не смог сделать.

Имея возможность наблюдать Сталина не только в рабочем кабинете, но и в домашних условиях, я запомнил и обстановку, в которой он жил.

Независимо от того, когда кончалась работа, нередко и в 5–6 часов утра, Сталин отправлялся ночевать на ближнюю дачу.