– Спасибо, – отрицательно покачала головой покупательница.

Уставилась ей прямо в глаза (взгляд, как у кобры, немигающий) и выпалила:

– Вы – директор магазина Анастасия Эрнестовна Малеванная?

– Д-да… – слегка опешила Настя.

– Родились в Екатеринбурге, в 1985 году? – подмигнула девица.

Ледяная рука вцепилась в сердце, сдавила когтями.

– Да, – прошептала директор магазина.

Покупательница взглянула на нее еще внимательнее – и почти весело закончила:

– А умерли – там же, в Екатеринбурге? Четыре года назад?

– Что? – пискнула Настя.

– В свидетельстве о смерти написано: «двусторонняя пневмония». Простуду, видно, решили на ногах переходить? А потом уже поздно было, врачи не справились? – иронически произнесла дама.

– Что вам надо? – хрипло выдохнула Анастасия.

– Быстро: ваши настоящие фамилию, имя, отчество! – потребовала незваная гостья.

– Анастасия Эрнестовна! – Из подсобки выглянул недовольный охранник. – Мы закрываться сегодня будем?!

Настя вцепилась в прилавок, умоляюще взглянула на посетительницу. Прошептала:

– Вам обязательно? Прямо здесь?

– Компрометировать себя не хотим. Я понимаю, – милостиво изрекла та. – Ладно, закрывайтесь. Я подожду.

Охранник нахмурился:

– Проблемы?

– Никаких. Работай, – рявкнула Анастасия.

Под неотрывным взглядом загадочной дамы она закрыла кассу, скинула фирменный халатик, сменила представительские туфли на практичные мокасины, вышла из-за прилавка. Охранник включил сигнализацию, неуверенно поинтересовался:

– Я свободен?

– Да, да, иди, – кивнула Настя.

И злобно подумала: «Прямо сейчас побежит Мике звонить, подлая тварь!»

От той же милой секретарши Лены Настя знала: в каждом магазине сети обязательно есть сотрудник, кто стучит директорше по развитию – на остальных. Ей пока не удалось выяснить, кто из ее невеликого штата докладывает Мике обо всем происходящем – но именно сторожевого пса она подозревала больше других.

«Впрочем, о чем я думаю? Какая работа, какой магазин? Эта тетка – милиционерша, долбанный психолог! – просто пожалела меня. Не стала арестовывать – на рабочем месте, на глазах у подчиненного…»

Настя обреченно махнула охраннику и обернулась к женщине. Сейчас достанет удостоверение, а из машины – любой из многих, что припаркованы вдоль дороги – выйдет несколько людей в форме, и прозвучат слова, которых она, подсознательно, неизбежно, ждала все эти годы:

– Вы арестованы.

Как она только надеяться могла – что сможет жить до старости в маске умершей Насти Малеванной?!

С мужиками у них в городке была беда. Исторически сложилось. Взять хотя бы их семью. Дед – сгинул в Великую Отечественную на фронте. Отец – сбежал, когда Олечке было шесть, а маме целых тридцать, по местным меркам, старуха! А когда самой ей сравнялось пятнадцать и она начала поглядывать на мальчишек, быстро поняла: выбирать-то не из кого! Контингент в обычной городской школе был самый жалкий. Учительница литературы, единственная в учительском коллективе интеллигентная дама, горестно заявляла: «Вырождается нация!» И Оля – по крайней мере, в части мужчин – с литераторшей была совершенно согласна. Себя не уважать – с убогими одноклассниками дружить. Пусть другие девчонки – те, кто себя совсем не ценят! – терпят, когда парни приходят на свидание пьяными, без копейки в кармане, да еще тянут в койку. А Оля надеялась хотя бы на минимум: чтоб цветы подарил, потомился, стих прочел. Сказал, что она красива и как жаль, что времена беззаветного служения прекрасной даме давно прошли.

– Помпадур нашлась! – потешались над ней одноклассницы.

Мама – вечно занятая, злая – тоже предрекала:

– Довыделываешься. Останешься одна. Как я.

Но Оля вовсе не собиралась куковать в их городке веки вечные. Окончить школу – и сбежать в Москву. А потом, может, и до галантного Парижа получится добраться. Ведь там-то нормальные мужики еще остались?

Только не вышло у нее выбраться из родимого болота. Когда училась в последнем классе, маманю шарахнул инсульт. Врачи, как водится, приехали поздно, действовали бестолково, даже в больницу не взяли. Родительница выжила – но навсегда осталась наполовину парализованной. Работать не могла, бралась готовить – то ошпарится, то кухню затопит. И на голову стала слаба. Не совсем сумасшедшая, но забывалась частенько.

Пришлось остаться при ней.

Работать Олечка пошла машинисткой – еще в школе научилась печатать слепым методом, с феноменальной скоростью: под триста ударов в минуту. Устроиться удалось поблизости от дома, в государственный банк (его все, по старинке, называли «сберкассой»). Месяца два тупо колотила по клавишам – все быстрей и быстрей, благо начальница вошла в положение и от звонка до звонка сидеть не заставляла. Отпечатаешь что велено – и отправляйся домой. А когда Оля стала справляться с дневной нормой самое позднее к трем часам дня, ее вызвал руководитель отделения. И предложил: пойти в колледж, выучиться на операционистку.

– Не могу я, – вздохнула девушка. – У меня дома ситуация, деньги нужны.

– Знаю я твою ситуацию, – отмахнулся шеф. – Пока учиться будешь, мы тебе среднюю зарплату сохраним. А через год, когда вернешься, – сразу станешь получать вдвое больше.

Конечно, она согласилась. И босс был доволен: не прогадал. Молодая операционистка, девчонка совсем без опыта, быстро стала обслуживать больше всех клиентов в их отделении. Да еще никогда не жаловалась. Остальные сотрудники вечно ворчали: зарплата маленькая, пенсионеры со своими вечными претензиями достали, рабочий график зверский, в офисе жара. Одна Олечка, тихая птичка: и ворчливой бабке-посетительнице улыбнется, и самый заковыристый почерк в платежной квитанции без труда разберет, и в выходные соглашается работать безропотно. Да еще очень неглупа оказалась. Сверху в их отделение спустили указивку: активно навязывать населению дебетовые, а также кредитные карты. Но народ от пластика шарахался, а иные сотрудники – хотя всю жизнь в банке! – в грэйс-периодах и овердрафтах жестоко путались.

И опять выручила Олечка: прошла переподготовку и теперь не только сама прекрасно разбиралась в визах-маэстро-мастеркардах, но и самую несговорчивую бабульку могла уговорить получать отныне пенсию не по сберкнижке, а по-современному, с пластика.

Оля давно уже примирилась со скучным своим житьем-бытьем и даже находила в нем свои прелести. Пусть Париж ей по-прежнему недоступен, зато кое-какие деньжата завелись, руководитель отделения толковую сотрудницу ценил, постоянно выписывал премии. Матери смогла нанять сиделку, себе, к каждому дню рождения, обязательно покупала то сережечки золотые, то колечко. С одежками у них в городке беда, сплошной Китай, но золото – оно везде прекрасно.