А взяли их на Черном море. Красиво, как в кино – сняли прямо с палубы прогулочного лайнера.

Оля благородно не стала тянуть Анатолия за собой. Деньги со счетов она снимала одна, надо с достоинством признать поражение, а топить любимого человека «за компанию» – просто подло. К тому же когда двое – это уже сговор. Срок больший дадут.

Она сразу во всем призналась, добросовестно сотрудничала со следствием, добровольно вернула, до копейки, все деньги, что еще оставались, и искренне раскаивалась. Потому девушку – как не представлявшую общественной опасности – оставили под домашним арестом.

Она счастью своему не поверила – две ночи, что провела в камере, да ужасы этапа потрясли ее до глубины души. Но не учла одного: в родимом банке все – что сотрудники, что клиенты – прекрасно знали ее историю. И завсегдатаи-бабули, еще недавно искренне, со слезами на глазах, благодарившие ее за помощь, теперь с удовольствием взялись травить изгоя. Тем более что история «бедной Олечки» получила большой резонанс, о ней написала центральная газета и несколько местных желтых.

Дня не проходило, чтоб в окно квартиры (на втором этаже) не летел камень. В почтовый ящик пихали дерьмо, под дверь подбрасывали дохлых мышей, писали мелом: «Здесь живет воровка!» А особо неуемные бабки торчали во дворе с плакатами: «Верни наши деньги!»

Можно бы задернуть шторы, укрыться в своей норе – но и здесь не было покоя. Мать – совершенно издерганная, раздраженная, больная – изводила ее с прямо-таки маниакальным остервенением: «Отребье! Выродок! Как ты могла!..»

А дальше будет еще хуже.

Адвокат не скрывал: пусть под стражу пока не взяли, но срок ей светит – очень даже реальный. «Единственный шанс – если вдруг до суда забеременеешь. Тогда будем отсрочку, до четырнадцатилетия ребенка, просить».

Оля бы рада забеременеть – но как, от кого? Анатолия она в последний раз видела еще в портовом городе, на очной ставке. Ох, как красиво получилось, когда гордо произнесла: «Он вообще ничего не знал, я наврала ему, что мне тетка наследство оставила».

Ему удалось тогда ей шепнуть: «Спасибо! Не бойся ничего, я тебя вытащу!»

Но прошло уже два месяца – а от любимого ни слуху ни духу.

И Оля, несчастная, всеми покинутая, совсем было решила: не дожидаясь суда, она откажется от прежних показаний. Расскажет следователю про якобы Толину аварию (наверняка он ее просто придумал!). Заявит: это Толя ее заставил украсть деньги у пенсионеров. Организовывал все он, а она ему помогала потому, что угрожал.

Но той же ночью во входную дверь позвонили.

– Опять! – застонала из своей комнаты мать. – Ольга! Во что ты нашу жизнь превратила!

Девушка выбежала в коридор. Хрипло крикнула через дверь:

– Кто?

Тишина.

Выглянула осторожно, через цепочку: что сегодня? В прошлый раз на порог им подкинули огромную авоську отвратительно пахнувшей, сгнившей капусты. Но в этот раз под дверью лежал плотный конверт. Оля дрожащими руками схватила его, разорвала. Оттуда выпал паспорт. С фотографии на нее смотрела испуганная девчонка. С худым лицом, голубыми глазами, тонкими губами, родинкой на щеке. Похожая – пусть отдаленно – на нее саму.

«Малеванная Анастасия Эрнестовна» – прочитала девушка.

И только потом – увидела вложенную в паспорт записку: «Паспорт настоящий. Беги, Оля. У тебя все получится. А.»

И у нее действительно все получалось – вплоть до сегодняшнего дня. Приехала в Москву, получила временную регистрацию, сняла комнату, устроилась на работу – продавщицей, сначала в продуктовый, потом в обувной. Жизнь оказалась даже унылей и тяжелее, чем в родном городке: по две смены в магазине – поспать в чужой, ободранной комнате – снова к прилавку. Но, наверно, легче, чем в тюрьме.

Когда слегка освоилась в столице, завела себе абонентский ящик. Написала с него Толику – ответа не получила. Написала снова – опять тишина. «Толенька, милый. Я не прошу, чтоб ты приехал ко мне – просто напиши, хоть пару строк. Как ты? Я по тебе скучаю!»

Но он не откликался. Оставалось лишь гадать: где он, что с ним? И кто такая Настя Малеванная – под чьей маской она теперь жила?

Оля (Настя) сначала очень боялась своего паспорта. Когда, в первый раз, шла в милицию за временной регистрацией, умирала от страха. Но злющая тетка в окошечке лишь цыкнула на нее: «Что мямлишь? Фамилию, громче!» И швырнула обратно проштампованный документ.

Через год Настя (или Оля) осмелела. По-прежнему работала в полулегальном джигитском магазинчике, но начала ходить на собеседования. Секретаршей в медицинский центр не взяли. В рекламное агентство менеджером по продажам – тоже. Но продавщицей в ювелирный устроиться удалось. А дальше усердную, приветливую, грамотную девушку заметили, начали продвигать.

И вот сейчас, когда она уже полгода была директором, все в одночасье рухнуло.

«Пошла по карасей – выловила щуку!» – усмешливо подумала Варя Кононова.

Отправилась она в ювелирный магазин скорее из любопытства и уж никак не ожидала, что, не трудясь, походя, раскроет дело «бедной Оли».

Историю девушки из далекого городка за Уралом Варя знала. Не по службе – все газеты о нем писали. Про старательную, во всех отношениях положительную сотрудницу банка, потерявшую голову от любви. «Отдала деньги пенсионеров своему альфонсу!» – гневалась пресса. А уж когда Оля из-под домашнего ареста исчезла в неизвестном направлении, газеты вовсе пришли в экстаз. Кононова (в свободное от службы время) читала в «Молодежных вестях» журналистское расследование – интервью с мамой, подругами, школьными учителями – и сама гадала: куда и с чьей помощью преступница могла скрыться? Но подумать, что уральская знаменитость будет у всех на виду работать в столичном магазине?! Да еще им управлять?! Воистину: легче всего затеряться именно в большом городе.

– Что вы теперь сделаете со мной? – затравленно взглянула на Кононову Оля-Настя.

Девушка, кажется, до сих пор не поняла, что никто целенаправленно за ней не охотился, опергруппу в магазин не высылали, и признание свое чистосердечное сделала она совершенно зря.

Жаль ее было Варваре – одинокую, ощетинившуюся, уставшую. Даже искушение мелькнуло: отпустить, что ли, горемыку на все четыре стороны? Тем более лично ей никаких бонусов от поимки преступницы не предвиделось. А вот втык от Петренко можно будет получить запросто: «Откуда узнала? Зачем в это дело полезла?!»

– Я обязательно оформлю чистосердечное признание. И явку с повинной, – пообещала Варвара. – Может, даже получится, чтоб под стражу тебя не брали.

– Нереально, – отмахнулась Настя-Оля. Взглянула жалобно: – А можно мне домой попасть, ненадолго? Косметику смыть, душ принять, в джинсы хоть переодеться?

Кононову вновь захлестнула волна сочувствия – гнать, жечь его каленым железом!

– Съездим мы к тебе домой, – сухо произнесла она. – Но прежде расскажи мне все, что ты знаешь про Нетребина. И про Мику Сулимову.