Однако, присмотревшись, Фрэнк со временем заметил, что в «шприц-парках» действует своеобразный беженский черный рынок. Группы из десяти-двенадцати человек, похожие на две-три семьи, занимали пару скамеек или, когда было сухо, садились в кружок на траву и о чем-то говорили, настороженно озираясь по сторонам. Они были из разных уголков мира – с Ближнего Востока, из Южной Азии или Африки, явно не из Швейцарии. Затем к ним подходил, судя по облику, настоящий швейцарец и разговаривал с ними на их языке – обычно Фрэнк мог лишь расслышать, что разговор шел не на немецком или английском, после чего группа вставала и уходила за незнакомцем. На фонарных столбах были установлены камеры наблюдения, власти или алгоритмы должны были следить за происходящим и замечать, что здесь творится что-то неладное. Тем не менее тайная деятельность продолжалась изо дня в день.

Фрэнк не мог определить, что служило поводом для этих посиделок. Он не владел нужными языками. Английский, бесспорно, универсален, и он часто слышал разговоры на английском, однако программа спасения этих людей не предусматривала места для Фрэнка, поэтому он не совал нос не в свои дела. Любая помощь, предложенная в такой ситуации, неизбежно навела бы на подозрения. Лучше оставаться непричастным: помог с бесплатным ужином – и отойди в сторону.

Так или иначе, он стал надевать на ужин шляпу с сине-белым гербом кантона Цюрих. Потом начал расхаживать по двум паркам около моста с детскими пуховичками в маленьких мешочках или зонтиками, сложенными в короткие, толстенькие трубочки, и, завидев дрожащих от холода детей беженцев, предлагал взрослым «Für die Kinder, sehr warm»[13], и быстро уходил, бросая через плечо «Danke mille fois»[14] на типичном для Цюриха винегрете из немецкого и французского. Получив подарок в холодный вечер, взрослые члены группы женского пола благодарно кивали. Фрэнк не задерживался рядом. В «Желмоли» эти куртки и зонтики продавались по десять франков за штуку, Фрэнк нашел удобный способ помощи. Зимняя погода в Швейцарии бывала студеной и промозглой, ветер ерошил озеро и продувал город, иногда на мосту казалось холоднее, чем в Антарктиде. В этом плане город был похож на Глазго. Колючий сырой ветер студил кожу сильнее, чем неподвижный сухой воздух значительно более низкой температуры. Чужие чувствовали себя неуютно.

Однажды один из беженцев в парке на восточной стороне моста оказался больным и упал – видимо, в обморок. Упавшего быстро окружила маленькая толпа, Фрэнк с бешено бьющимся сердцем тоже подошел, надеясь чем-нибудь помочь. Похоже, ни у кого не оказалось с собой сотовых телефонов, или они просто боялись ими пользоваться. Фрэнк подошел к маленькой телефонной будке на мосту, нажал кнопку вызова местной службы 911, попросил по-немецки о помощи, потом стал ждать чуть в стороне, от волнения ощущая такую тошноту, что сам едва держался на ногах. Когда прибыла машина «Скорой помощи» со своей странной европейской сиреной, группа вокруг больного человека мгновенно рассосалась. Врачи неотложки подошли к упавшему, за ними – пара полицейских, на этот раз две женщины, последние беженцы тоже скрылись, на месте остались лишь пострадавший и Фрэнк. Он жестом подозвал полицию. Одна из женщин-полицейских поднесла сканер к лицу лежащего, сделала снимок и прочитала результат. Возможно, под кожу беженцу раньше ввели РЧИД-датчик, который читался сканером.

Офицер со сканером взглянула на Фрэнка, выпрямилась и, повернув прибор в его сторону, сделала приглашающий жест свободной рукой.

Вторая бросила «Nei» – «нет» по-швейцарски. Та, что со сканером, отвернулась к лежащему. Фрэнк признательно кивнул женщине, остановившей свою коллегу, и, когда медики погрузили больного на носилки, пошел прочь, ежась на холодном сером ветру.

Другое дело летом. Какая-то организация – может, Красный Крест, а может, Красный Полумесяц, – ставила в западном парке у моста палатку с открытой боковиной, готовила и раздавала беженцам бесплатную еду. Поваров совершенно не интересовало, кого они обслуживают, люди по обе стороны раздаточного стола сохраняли анонимность. В жаркие душные дни Фрэнк едва сдерживал приступы, но старался не обращать внимания и помогать, чем сможет: накрывать на стол, убирать. Он не участвовал в раздаче еды и не смотрел на едоков. Картина была ему слишком знакома, от нее веяло жаром. У него не было ни малейшего желания идентифицировать свои ощущения. Фрэнк смотрел из-под полога палатки на Цюрих – камни, деревья, синь и белизну. Вдыхал запах жареных колбасок и пива, аромат красной герани. Рассматривал бесстрастный средневековый угол ратуши в верховьях реки за липами, куда едва доставал взгляд. Холодная северная страна, хладнокровные, здравомыслящие люди; и взгляд, и мысль натыкались на холод.

С людьми, ищущими здесь защиты, все обстояло иначе. «Fremdenkontrolle», отдел учета иностранцев, подсчитал, что в пределах страны проживали пять миллионов урожденных швейцарцев и три миллиона иноземцев. Это соотношение, одно из самых диаметральных во всем мире, вызвало в Швейцарии пополнение рядов правых антииммигрантских партий, теперь эти партии занимали больше десятка мест в Федеральном собрании, в котором доминировала ШНП, Швейцарская народная партия. Швейцария насчитывала около тридцати политических партий, все правящие коалиции в федеральном правительстве создавались формированием большинства за счет альянсов между партиями центра; партии справа и слева от центра, как и более радикальные с обеих сторон, попросту боролись за отдельные места. ШНП долго удерживала господство, однако после великой жары растеряла популярность. Она еще была сильна в правительствах кантонов, однако в последние годы кантоны передали многие властные функции федеральному правительству в Берне. Не все, конечно, но когда дело касалось общенациональных вопросов вроде проживания иностранцев, федеральное правительство обычно добивалось своего. В итоге в среде противников иммиграции накопилось много подспудного недовольства. Они считали, что их страна «захвачена», а они ничего не могут с этим поделать, по крайней мере на уровне политиков.

Возможно, такие же процессы шли в других местах. Фрэнк, завидев небольшую стайку явных иностранцев, выходцев с глобального юга или Балкан, в той части города, где к ним могли приставать, заговаривал с ними по-английски и шел рядом. Пару раз это помогло избежать неприятностей. Смешанность группы по этническому признаку смущала расистов, увидев белого мужчину в компании с темнокожими людьми, они не решались подойти. Если темнокожий появлялся в компании швейцарской женщины, это их бесило, хотя такое случалось на каждом шагу. Однако белый мужчина, идущий с группой цветных, выглядел иначе; даже самые оголтелые расисты задумывались, прежде чем дать волю гневу; это позволяло выиграть время, и, если шагать быстро и не сходить с хорошо освещенных улиц, то есть любых, кроме переулков Нидердорфа, уловки обычно хватало для того, чтобы избежать нападения, хотя вслед нередко летели восклицания на местном гортанном диалекте, не предназначенные для иноземных ушей. Фрэнк сопровождал беженцев при каждой возможности.

Однажды он заметил на мосту группу молодых парней-швейцарцев, глазеющих на кухню-палатку. Хотя стояла жара, воздух потемнел, над головой сгущались тучи, назревала гроза. Гроза обещала принести облегчение. Но пока что духота только усиливалась.