Этим летом русский Черноморский флот также несёт значительные потери. 12 июня мы получили известие, что линкор “Пантелеймон” был торпедирован подводной лодкой и потоплен. Ни один человек из всего экипажа не спасся, атака произошла при неспокойном море – через две минуты корабль уже исчез под водой{29} .

Спустя почти месяц русский флот потерял ещё один из своих линкоров. “Синоп” наскочил на мины и лишь с трудом смог достичь румынского порта Мангал ия{30} .

Русский Черноморский флот медленно теряет свою боевую мощь. Два линкора, многочисленные эсминцы и миноносцы, к тому же и несколько подводных лодок, уже не существуют. Нам больше не нужно против них бороться. Русская эскадра теперь вообще не показывается в Черном море. С 6 линкорами русские атаковали “Гебен”, но теперь, когда у них осталось только 4, положение для них стало все-таки опасным! Пока господство на Чёрном море принадлежит нам. Но как сложится, если будет готов первый сверхдредноут? Скоро это произойдет: горькая пилюля для нас. Несмотря на это, мы на “Гебене” исполнены лучших надежд. Настанет время, придет и решение.

Так на берегу наступило лето. Непрерывно с октября 1911 года я нахожусь на службе. Это постепенно дает о себе знать, нервы не хотят больше слушаться. Несмотря на это, насколько это удается, я держу себя в руках. Напряженные переживания военных лет, опасные походы, часто на волосок от смерти, тем временем всё больше и больше ослабляют организм. До тех пор, пока однажды осенью все-таки не становится настолько плохо, что дальше просто невозможно!

Катастрофа приходит ночью, около 11 часов, когда я как раз принимал последние известия с родины, переданные северогерманской радиостанцией Норддейч. По всему телу проходит судорога, изо рта струится пена, на лице смертельная бледность. В ужасе на меня смотрят мои товарищи. Хотя я пытаюсь и дальше принимать Норддейч, это невозможно, руки отказываются служить.

Спустя несколько дней меня освобождают от повседневной службы, я могу только нести радиовахту и, кроме этого, должен каждый день дважды гулять по два часа. Становится интересно, когда я во время своих прогулок могу наблюдать рыбную ловлю в Босфоре. На этот раз от суши отделяются две лодки, рыбаки гребут до середины Босфора. Там бросается мешкообразная сеть, после чего лодки вновь идут к суше. С каждой из них прикреплена к сетке веревка, на обратном пути она медленно отпускается. Затем на суше сеть двумя веревками медленно подтягивается.

Во время этого занятия между покупателями рыбы и рыбаками на суше с обычной для востока оживленностью проходит торговля. Не дожидаясь результатов рыбной ловли они заключили и скрепили рукопожатием торговые сделки. Что же на этот раз попало в сеть!

Лодки, которые рыбаки использовали для работы, были около 4 метров длиной и 1,5 метра в ширину. Несмотря на это, случилось так, что одна лодка не могла вместить содержимое сети, так что ещё и второй чёлн был наполовину заполнен добычей. При работе рыбаки топтались в лодке своими высокими сапогами посредине прыгающей и скачущей рыбной массы. Настолько богат Босфор различной рыбой! Шли недели, но мой отдых в Терапии больше не даёт улучшения, и меня объявляют непригодным к службе.

На сердце у меня из-за этого тяжело. Судьбоносная связь с "Гебеном” и всё то, что я пережил в последние годы, слишком глубоко сидят в моей душе, чтобы всё обошлось без последствий. К тому же экипаж слишком заинтересован в том, чтобы оставить меня как радиста и переводчика. Достаточно часто я мог оказывать ценные услуги при расшифровке и переводе русских радиограмм. И когда мне сделали предложение перейти на более легкую службу, на береговую радиостанцию, но иногда ходить в походы на “Гебене”, мне было несложно сделать выбор.

Так и случается, и уже на следующий день я отмечаюсь на пароходе “Генерал” у штабного офицера, который очень рад моему согласию и сообщает, что я буду служить на радиостанции Окмейдан.

Моя квартира находится примерно в 45 минутах ходьбы от станции. Но вскоре оказывается, что расстояние для меня слишком велико. По дороге на станцию я должен пройти глубокую долину и затем подняться на горную возвышенность, на вершине которой расположена радиостанция. Все это слишком тяжело для моего сердца, я не могу перенести подъём в гору и поэтому прошу об откомандировании. Это длится совсем недолго, затем я получаю приказ ждать на улице Шиши-шоссе в час дня машину майора Шлее.

К условленному времени появляется машина; мы едем вверх по шоссе и затем сворачиваем налево, где едем по серпантинной дороге в Киатханб в долину “Сладких вод”. Великолепный вид! Голая, без растительности возвышенность неожиданно прерывается прекрасным видом на зеленую долину, небольшим леском и рекой. Быстро спускаемся 2 км по длинной извилистой дороге. Теперь мы пересекаем маленький лес, через какое-то время он светлеет, еще несколько метров, и уже позади нас мост, ведущий через реку. Мы проезжаем мимо электростанции Константинополя. Вновь местность становится пустынной и бедной, дорога медленно ведет вверх, пока мы не достигли плоскогорья.

Вдали в нагретом воздухе мерцают 6 огромных мачт-антенн. Через 20 минут мы стоим перед радиостанцией Османие. Большая территория с многочисленными зданиями, окруженная двумя заборами. Внешний забор состоит из простых деревянных столбов, между которыми натянута колючая проволока. Внутреннее, где-то 5 метров в высоту, плотное проволочное плетение, находится под напряжением 1200 вольт! Таблички с красными молниями и черепами на наружном заборе предостерегают неосторожных от прикосновения к внутреннему ограждению!

Радиостанция Османие была построена только к началу войны. Она связывает нас с родиной. Майор Шлее, под чьим руководством по немецкому проекту была возведена станция, является одновременно и начальником Османие. Я получил назначение на новый радиопеленгатор, и теперь мне не надо взбираться на гору. Теперь я стал настоящей сухопутной крысой, жизнь на нашей радиопеленгаторной станции, которая находится в километре от главной станции, проходит тихо и спокойно, беспокойные и опасные дни в море выдаются только если “Гебен” поднимает пары, и я снова вместе с ним выхожу в море.

“Радиопеленгатор Османие”, говорим мы гордо, нас не останавливает то, что он оборудован в мебельном автофургоне с окнами. Соседний фургон служит нам казармой. Мы живем там вчетвером. Для защиты от особенно мучительных в вечерние часы комаров мы натянули на окна противомоскитные сетки и более или менее держимся. Наше задание состоит в том, чтобы следить за русской радиосвязью и устанавливать передвижение русского Черноморского флота в Черном море. Это теперь мое новое занятие, и словно издалека в это уединение проникает отзвук жуткого поединка народов.

Свободное время мы проводим любыми возможными способами. Вокруг нашего мебельного автофургона возникает настоящий маленький садик, мы занимаемся по мере возможности сельским хозяйством, сажаем картофель, разводим огурцы, помидоры, редис и салат; все результаты при постоянно растущей нехватке продовольствия и начинающемся голоде в Турции приходятся очень кстати. Однажды, это было летом, наш мебельный автофургон, стоящий на открытой местности, напоминал духовку – мы замечаем большое количество огромных птиц, кружащих рядом с нами. Стервятники! Мы быстро оказываемся тут как тут со своими ружьями, чтобы, возможно, подстрелить одну из этих огромных птиц.