Воевода судорожно сглотнул – и заговорил. И снова Пукы знал, что он заговорит – именно сейчас и именно он, никто другой не решится.

– Что ж ты наделал, эрыгов сын? – пробормотал воевода, поглядывая на потрепанного мальчишку с хорошо заметной опаской. – Ты зачем шамана нашего бил?

«А вот сейчас раздастся крик, – с тем же отрешенным спокойствием подумал Пукы. – Вон та бабка, что на Секак похожа…»

Истерический женский вопль взвился над молчаливой толпой:

– Ой, шаманчик наш! Ой, Беленький! Как же мы без тебя! Что ж этот злодей с тобой сделал!

– Дух он! Нижний дух! – завизжала вторая. – Разве ж мог мальчишка воинов побить!

Напряженные, красные от злости воины заворчали, злобно косясь на Пукы. Мальчишка увидел, как руки их тискают древки копий… Достаточно лишь одного возгласа… Вот сейчас!

– Бей его, кто в Торума верует! – взвился истошный вопль.

«Может, оно и к лучшему», – подумал Пукы, вставая и делая шаг навстречу качнувшейся к нему толпе. Запутался он, а распутываться – нету сил… Лишь бы Нямка убежать успела.

Ну да, побежит эта дурища-колмасам, дождешься от нее! Тонкая девичья фигурка скользнула между ним и толпой.

Лишь через полный удар сердца Пукы понял, что то вовсе и не Нямка. Похожа, да, такая же стройная, гибкая – глядеть приятно. Но эта была повыше, и двигалась без свойственной Нямь порывистости – мягко и плавно, как колышутся таежные ели под легким холодным ветерком. И еще – она молчала. Совсем. Стояла между Пукы и взбешенной толпой и молчала. Спокойно, терпеливо, как луна в небесах, как тундра зимой, как полынья подо льдом…

Женщина поглядела на толпу огромными глазищами лесной лани. Озлобленные крики стихли. Отбросила назад волосы – роскошные, густые, как хвоя в глубинах тайги, не заплетенные в косы, свободно струившиеся по плечам, вьющиеся, как таежные ручьи. Толпа отшатнулась назад. Только что злые, распаленные обидой воины начали неловко переминаться, как нашкодившие ребятишки, пряча копья за спины, словно запретные игрушки.

А Пукы понял, что ничего ему не привиделось. И не кончилось тоже – ничего!

Воевода смущенно откашлялся, не отрывая глаз от молчаливой красавицы:

– Э… Госпожа… Вы, конечно, очень верно все говорите…

Красавица опустила длиннющие темные ресницы.

– Так я ж и не спорю, не спорю! – тут же заверил ее воевода. – Конечно – болен, конечно – пострадал! Но все-таки непорядок получается. Набедокурил мальчишка, воинов опозорил…

Красавица перевела трогательный взгляд на воинов. Те мгновенно подтянулись, невольно выстраиваясь в строгую шеренгу, будто перед наместницей на Храмовом плацу.

– Да чего там, господин воевода, – выпячивая грудь и беря копье «на караул», прогудел ветеран с иссеченным шрамами лицом. – Сами виноваты. Готовы понести наказание за недостаточную против мальчишки боевую подготовку!

– Ну да, ну да, – неопределенно согласился воевода. – А шаман как же – тоже готов?

– Я зла не держу, – раздался в другом конце переулка слабый голос тяжело больного и измученного человека. В разорванном плаще, весь покрытый синяками и ссадинами, хватаясь то за голову, то за ближайшую стену, к ним ковылял шаман. – Мне бы голову удержать, – сжимая руками виски, пробормотал он.

Поравнявшись с Пукы, он пошатнулся. Мальчишка качнулся к шаману – поддержать. Белый кинул на него испуганный взгляд и с неожиданной прытью метнулся на другую сторону улицы. На всякий случай еще и в стенку дома вжался, настороженно зыркнув.

– Сказано – не держу зла! – громким хриплым шепотом выдал он оттуда. – Помочь, подлечить бедного ребенка не могу – Ночь нынче, не мое время! Разве что на следующий День…

Красавица плавно повела тонкой рукой.

– Говорите, прошло все? Больше не повторится? – задумался воевода. – Ну, глядите, под вашу ответственность, госпожа! – Он коротко отсалютовал красавице мечом и распорядился: – Эй, кто-нибудь, сопроводите господина шамана до чума, видите, неможется ему! – И воевода кинул на Пукы недобрый взгляд, ясно давая понять, что уступил просьбам, а сам не простил и не забыл ничего.

Пара воинов двинулась было к шаману… Но толстяк Белый неожиданно отмахнулся:

– Без меня идите. Госпожа меня прийти просила – пришел, не по чину сразу-то обратно бежать, не мальчик, чай. Посижу вот пока. – И он уселся в снег напротив Пукы. – Подумаю, откуда такие шустрые пареньки берутся. – И он с неподдельным интересом уставился на взъерошенного, похожего на линялую белку мальчишку.

– Ну коли так… Доброй тогда всем Ночи! – удивленно пробормотал воевода, еще потоптался, скрипя снегом под сапогами рыбьей кожи, круто повернулся и вперевалочку утопал прочь. За ним, тихо переговариваясь и бросая короткие любопытные взгляды то на шамана, то на скромно опустившую очи красавицу, потянулись люди. Последним шел мастер Хакмар. Шел, то и дело оглядываясь. Не на шамана. Не на красавицу. На Пукы. Выражение лица у него было озадаченное.

– Ну вот видишь! – стоило переулку опустеть, Нямка повернула к Пукы пылающее торжеством личико. – Я же тебе говорила, что моя мама…

– Ты зачем мне соврала? – не дослушав, накинулся он на Нямь. – Зачем соврала, что я шамана прибил, что никаких духов не было? Вот же шаман – живой! – тыча пальцем во внимательно изучающего его шамана, выпалил Пукы. – А это – мис-не! Настоящая! – и он обвиняюще указал на красавицу.

– Ну конечно, настоящая! – удивленно уставилась на него Нямь. – Это моя мама!

– Мис-не? – потерянно пробормотал Пукы, вглядываясь то в красавицу, то в миловидное личико Нямь. А ведь похожи, ей-Торум, похожи! – Твоя мама – лесной дух?

– Ну да! – с великолепным безразличием кивнула Нямь. – Мама – мис-не, лесная дева! А ты думаешь, откуда нашему роду столько удачи? И от чэк-ная мы спаслись, и припасы наши жрицы не нашли, и до крепости мы добрались! – она усмехнулась. – Только шаману не повезло. А нечего было говорить, что мама не за папу, а за него должна была замуж пойти. Папа у меня – мужчина! Настоящий охотник! Очень маме нужно было вместо него за этого сморчка старого, храмовую подстилку идти!

Молчаливая мис-не улыбнулась и шутливо дернула дочь за косу. Пукы вздохнул. Вот и эти тоже – провизию от Храма утаили. И шаман у них небось правильный был – а мис-не его не захотела! Почему так?

– А я – дочка мис-не! Меня кто угодно, любой охотник замуж возьмет!

– Тебя и так – кто угодно замуж… И без мамы – мис-не, – пробормотал Пукы. – Ты это… Ну… Красивая. Вроде… И добрая.

Уф, сказал! Пукы почувствовал, как щекам его становится мучительно жарко. Все-таки у Орунга это как-то легче получалось.

Лесная дева рассмеялась. Одобрительно взъерошила волосы Пукы. Лукаво поглядела на дочь – и пошла из переулка, держась прямо, как молодое деревцо, походкой плавной и легкой, как туман над землей.