Словом, свою рюмку она еще успела-таки опрокинуть в рот в то время, как тело ее уже самостоятельно клонилось в его руках, желая, однако, чтобы его не уронили, а лучше всего — подняли бы на руки. А желание дамы, пусть даже и хмельной, для каждого уважающего себя мужчины — закон. Яковлев хоть и старался быть строгим служакой, на самом деле являлся нормальным, незакомплексованным мужчиной и поэтому немедленно подхватил потяжелевшее тело и отправился обратно в гостиную, в которой он видел двери в другие комнаты, среди коих могла оказаться и спальня. Впрочем, он рассчитывал, что довольно-таки объемистая «ноша» сама подскажет направление. И не ошибся.

Ни объяснения, ни какие-либо предварительные условия не требовались. Ей и раздеваться не требовалось — под халатом действительно ничего не было. Предусмотрительность или привычка? А какая, собственно, разница? И пока он стремительно избавлялся от собственной одежды, лишь одна мысль более-менее четко оформилась в голове, и касалась она напрямую хозяина этой квартиры: сам, дурак, виноват!

Одним словом, ее жаркое нетерпение было вознаграждено немедленно и многократно. И всякий раз из ее мощной груди исторгались такие крики восторга, что Яковлеву было впору возгордиться своими особыми талантами…

Уже давно спустилась ночь, а протрезвевшая от мощного натиска Марина никак не могла поверить в свою удачу и угомониться, расслабиться, перейти к более планомерному утолению жажды. Похоже, ей все еще казалось, что он сейчас уйдет и все ее нечаянные радости на этом закончатся. Но зачем было вырываться из гостеприимных объятий, да еще и посреди ночи? «А работа? — запоздало вспомнил Володя. — Она подождет, ночью ведь никто и не работает».

Оказывается, эту фразу он произнес вслух. Потому что сразу услышал похожее больше на стон возражение:

— Ночью, милый, самая главная ваша работа и есть. А вся остальная матата никому к черту не нужна. Ах, если б вы, мужики, могли это понять!

И он снова по уши окунулся в «самую главную работу»…

А вот утром, поднимая его, и смущенная, судя по ее несколько виноватому виду, Марина торопилась так, будто с минуты на минуту кто-то мог нарушить их прекрасное уединение.

Настоящий оперативник все делает быстро и грамотно. Затем было скомканное и тоже торопливое прощание, а уже у двери она, словно вспомнив самое важное для себя, быстро сказала:

— Володичка, ты должен понимать, что все, рассказанное мной вчера, было… как бы это? Ну, в состоянии крайнего возбуждения. Ты это учти, потому что про то, что узнал, это знай, если хочешь, но если ты потребуешь моего официального подтверждения, я откажусь. Не было ничего, понимаешь? А сам, если захочешь, позвони когда-нибудь, мне было очень хорошо с тобой. А тебе?

«Начинается», — подумал он, но снова оказался не прав.

— Здесь у нас с тобой было все прекрасно, — добавила она, — но больше не повторится. А вот к тебе, если у тебя появится желание, я бы приехала, понимаешь? — Она многозначительно посмотрела на него.

«Ну конечно, осквернить супружеское ложе она оказалась способной только под влиянием момента, да, пожалуй, еще и алкоголя. А теперь жалеет и хочет поскорее избавиться от следов прошедшей ночи, как не понять?..»

Он смотрел на Марину и отчетливо видел на ее лице следы бурно и счастливо проведенной ночи. Губы были яркие, вспухшие и искусанные, под глазами голубые круги, ну а про тело неловко и думать, он до сих пор ощущал в своих пальцах ее атласную, упругую плоть. Ох и наставил, поди, синяков, да еще где! Кошмар! Не дай бог, муж увидит, никакие ж объяснения не спасут… А может, ему, этому мужу, к ней уже давно никакого интереса нет, — бывает же, тянет на чужую уродку, когда рядом своя красавица без любви сохнет… Но ничего, уж эта — не засохнет!

Ну что ж, уходить так уходить. Но он не отказал себе в удовольствии еще раз, напоследок, от души притиснуть ее к себе так, что у нее косточки хрустнули. И Марина словно обмякла, полностью растворилась в нем, как ночью — был такой момент, отчетливо запомнил его Володя, но затем, как бы взяв себя в руки, оттолкнула его и первой выглянула на лестничную площадку.

— Ты спустись пешком на пару этажей, а потом вызови лифт, ладно? — с громкой одышкой проговорила она. — А то с минуты на минуту должна подъехать домработница…

Вот оно и объяснение! Ничего себе, рисковая дамочка! Он протянул ей картонную карточку, на которой был написан только номер его телефона.

— Вот возьми, спрячь подальше и, если что, понимаешь?.. А теперь дуй прямо в ванную и наложи макияж, мы с тобой, кажется, здорово перестарались. Но уверяю тебя, я это делал с огромным удовольствием.

— Да иди уж! — страстно изнывая, зашептала она, закатывая при этом глаза, словно готовясь «хлопнуться» в обморок.

И Володя, сбегая по ступенькам, лишь покачивал головой и ухмылялся про себя. Марина, по его твердому личному мнению, заслуживала куда большего уважения, чем он еще вчера предполагал. А что взбалмошная, что авантюристка? Но ведь именно таких женщин Яковлев в душе и уважал-то по-настоящему… Не говоря о том, что желал.

5

Когда Яковлев покинул министерство, отправившись к вдове министра, Владимир Поремский остался там, чтобы, по его словам, «прошерстить» сальниковскую команду. В то, что авиакатастрофа оказалась неслучайной, и двух мнений не было. А раз это так, то причину ее следовало искать именно среди тех проблем, которые могли вызвать резкие и несовместимые противоречия в рядах сильных мира сего. Просто из одного желания подсидеть соперника убийства в такой форме не совершаются. Хотя в наше время, рассуждал Поремский, гробят и по куда более мелким причинам. Но и это скорее исключение, чем правило.

И он решил совершить в буквальном смысле обход всех «значительных» кабинетов, у хозяев которых личные, надо понимать, шкурные интересы могли превалировать над государственными. Подумал, прикинул и вдруг с ужасом понял, что ему не удастся пропустить ни одного кабинета. Тем более что во главе угла стоял вопрос о «трубе»! Вопрос о многих миллиардах! И тут уж речь не о престиже державы, а о том самом, сугубо шкурном взгляде на проблему.

Первого заместителя, как знал Владимир, в министерстве не было, он до сих пор, уже вторую неделю, по словам начальника Управления кадров, «рулил» расследованием в Белоярске. Какая это могла быть за «рулежка», Поремский прекрасно себе представлял, если учитывать еще и то обстоятельство, что ему было отлично известно отношение Александра Борисовича к подобным «рулевым».

Ну, раз нет «первого», пройдем по остальным, решил он. Борис Михайлович Рогатин, как лицо максимально ответственное, взял на себя роль глашатая и оповестил всех замов о том, что с ними со всеми будет беседовать старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Без объяснений причин, сами должны догадываться.

Он, этот бывший генерал ФСБ, как человек, съевший наверняка не одну собаку на поприще многолетнего служения Отечеству, сразу высказал Владимиру четко сформулированную им самим точку зрения на это уголовное преступление в государственном масштабе. И его мнение полностью совпадало с мнением самого Поремского — драка за жирный кусок. И это ни для кого не было новостью: стоило только взглянуть ретроспективно на практику капиталистического развития в России начала и середины девяностых годов недавно ушедшего века, как вырисовывалась аналогичная картина. Отстрелы, бандитские разборки, автомобильные аварии, взрывы машин и офисов, авиакатастрофы — все это уже было, все подробно проходили, и ничего нового не случилось под луной.