Отмечали также ее мягкий характер, общительность, что давало возможность Яковлеву рассчитывать на ее доверие и помощь следствию.

Почему это было особенно важно? А потому, что на последнем рабочем совещании перед отлетом следственно-оперативной группы в Сибирь, и обладая лишь скудной информацией, которую удалось получить из Белоярской краевой прокуратуры, Александр Борисович высказал такую точку зрения, а Вячеслав Иванович горячо его поддержал, что в этой авиационной аварии наверняка будет масса черных пятен и это надо сразу иметь в виду. Другими словами, обычной авиакатастрофой, явившейся результатом традиционного разгильдяйства, здесь не пахнет, следовательно, ответы надо будет искать в окружении самого министра. Что конкретно он имел в виду, Турецкий не стал тогда подробно объяснять, но направление для поиска подсказал. Затем и остались в Москве Поремский с Яковлевым.

Наслушавшись дифирамбов в адрес несчастной женщины, чей скоротечный и счастливый, как полагали, брак неумолимо быстро развалился, Володя Яковлев отправился из министерства в район метро «Профсоюзная», где была квартира Сальниковых. Ангелина Иосифовна по телефону подтвердила свое согласие встретиться и побеседовать с сотрудником МВД. И буквально с первых слов ее Владимир убедился, что подруги были абсолютно правы, рисуя ему образ милой и доброжелательной женщины. Но оказалось, что ко всему прочему она была еще и молода. Это надо было иметь действительно незаурядные способности, чтобы к тридцати годам, да еще женщине, занять должность ведущего специалиста, причем не с помощью блата, а исключительно благодаря личным талантам. И потом, она была очень хорошенькой, даже понятная скорбь не смогла изменить ни ее притягательной внешности, ни благожелательного отношения к людям. Хотя на лице ее была заметная бледность, а в движениях некоторая замедленность, которая появляется, когда человек употребляет много успокоительных средств.

— Сейчас середина дня, — мягко сказала она, — а у вас, наверное, весь день в беготне, да? И вы, разумеется, не успели пообедать?

Яковлев лишь смущенно развел руками — меньше всего он ожидал услышать такой вопрос.

— Тогда, если вы не будете возражать, я могу покормить вас. И мне, может, удастся проглотить что-нибудь… — Она поморщилась. — Поверьте, уже который день кусок в горло не лезет. Пожалуйста, проходите на кухню. Да не снимайте обувь, сейчас сухо… Я уже неделю не выходила на улицу… Девочки звонят, с прежней работы. Но и они толком ничего не знают, даже когда будут похороны… Может, вы знаете?

— Мы поговорим об этом. А еще проще — позвоним руководителю нашей бригады и спросим, не возражаете?

— Спасибо, я готова ответить на любые ваши вопросы… У меня есть вкусный суп — мама сварила, она приходит, потому что сама я ничего еще не могу делать, на таблетках сижу… Садитесь, я сейчас разогрею…

— Ангелина Иосифовна, я готов принять ваше любезное приглашение, причем с огромным удовольствием, но только давайте разделим трапезу вместе. Я чувствую, что вы морите себя голодом. И совершенно зря, потому что горю, в котором я вам искренне и глубоко сочувствую, это не поможет, а вот сами заболеть имеете все основания.

Яковлев и сам не заметил, как заговорил вдруг в возвышенном стиле, будто какого-нибудь российского классика начитался. Но это оттого, вероятно, что женщина очень напомнила ему киношные образы тургеневских барышень.

— Я все понимаю, Владимир Владимирович, но это — выше моих сил. И еще просьба: зовите меня просто Ангелиной или, по-домашнему, Алей.

— Хорошо, и я тогда тоже — просто Володя…

Глядя на Яковлева, с аппетитом уплетающего вкусный фасолевый суп с грудинкой, Аля и сама, сперва неохотно ковыряясь ложкой в густом супе, а потом, за разговором, словно забылась и опорожнила, возможно, уже чисто машинально свою тарелку… Потом они еще что-то ели, Яковлев не обращал внимания — кажется, домашние котлеты с картофельным пюре. Но ел он теперь, скорее, механически, потому что внимательно слушал предысторию знакомства Виталия Сальникова с Ангелиной Вербицкой. А она рассказывала медленно и негромко, будто это было воспоминание о чьей-то чужой жизни…

Они познакомились случайно, столкнувшись носом к носу в вестибюле: он возвращался с какого-то правительственного совещания, а она припозднилась в отделе и уходила с работы домой, когда трудовой день давно закончился. Он, стремительно входя в вестибюль, едва не сбил ее с ног. Но успел вовремя поддержать женщину за локоть, потом остро взглянул ей в глаза, извинился, но таким тоном, будто вовсе и не считал себя виноватым, и улыбнулся, не забыв спросить:

— А что вы так поздно делаете здесь?

— Здесь, — Аля подчеркнула это слово, — я работаю. А вот почему вы так поздно приходите на службу, это вопрос!

Да, она никогда не лезла, что называется, за словом в карман. Сказано было с явным вызовом, который, она почувствовала вдруг, родился именно от его взгляда, устремленного на нее. И он был таким, этот взгляд, будто министр только что открыл для себя Америку. В ответ Сальников громко расхохотался и тут же смущенно смолк, заметив устремленный на него подозрительный взгляд охранника.

— Мы не знакомы, а работаем вместе, это неправильно… ненормально, вы разве так не считаете? — тоном заговорщика, но широко и добродушно улыбаясь при этом, сказал министр. — Меня зовут…

— Можете не представляться, Виталий Анатольевич. А меня зовут Ангелиной Иосифовной. Фамилия — Вербицкая. Мама зовет меня Алей, так же называют и близкие друзья, мне это привычно и приятно.

— Очень приятно. — Он слегка склонил голову. — А муж как зовет?

— Я думаю, когда он у меня будет, тоже станет звать Алей.

— Вы говорите — будет? Значит, вы не были замужем еще?

— Увы. Хожу в старых девах. Отдаю всю себя работе — перспективному планированию. Вы хотите узнать, что это такое? Или что-то еще?

— На первый раз, — весело глядя на нее, ответил министр, — мне этого более чем достаточно. Но если вы не возражаете?..

— Не возражаю… Потому что о вас много любопытного рассказывают наши женщины… Которые, как вы понимаете, знают все!

— Какой кошмар! — притворно ужаснулся он. — В самом деле?!

— Не ужасайтесь, Виталий Анатольевич, в их живом интересе нет ни малейшей опасности для вашей репутации.

— Да, но все же… Ругают, да?

— Напротив, сочувствуют.

Это было сказано Алей просто, в качестве констатации, без дурацкого подтекста, и Сальников это, видно, почувствовал.

— Глупости все, — чуть резковато сказал он. И тут же лицо его смягчилось. — Извините, к вам, Аля, это не имеет ни малейшего отношения. Ну, еще раз извините великодушно. — Сальников как-то натянуто вздохнул, неловко протянул руку к ее руке, мягко пожал и добавил: — Отдыхайте… А мне надо еще поработать. В частности, и над вашим «перспективным», — он засмеялся, — планированием. Это ж надо такое придумать! Всего вам доброго. До встречи.