Хан включил фонарик, который всегда носил с собой, и, продолжая сидеть все так же неподвижно, стал смотреть на Борна. Затем расправил ноги и подошвой башмака нанес удар в плечо Борна — настолько сильный, что тот перевернулся на другой бок и оказался лицом к лицу с Ханом. Борн застонал, и его веки, дрогнув, открылись. Он закашлялся, судорожно втянул в себя воздух и, вдохнув вместе с ним новую порцию паров авиационного керосина, согнулся пополам. Его судорожно вырвало в тот промежуток пространства, который отделял его, корчащегося в огне боли, от Хана, сидящего торжественно и величаво, подобно самому Будде.

— До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня, и все же я вызволил свою жизнь из тьмы, — проговорил Хан, перефразируя библейского Иону. При этом он не отрывал глаз от покрасневшего, опухшего лица Борна. — Дерьмово выглядишь, — добавил он будничным тоном.

Борн попытался приподняться, опершись на локоть, но Хан не позволил ему сделать этого, ударив ногой по локтю, отчего Борн вновь рухнул навзничь. Борн опять попытался сесть, и снова Хан пнул его, заставив упасть на пол. Однако в третий раз он даже не пошевелился, и Борну наконец удалось сесть, оказавшись лицом к лицу со своим изощренным мучителем.

На губах Хана играла едва уловимая, загадочная, полубезумная улыбка, в глазах плясало пламя.

— Здравствуй, отец, — сказал он. — Я очень долго искал тебя и уже начал бояться, что этот момент никогда не настанет.

Борн тряхнул головой.

— Что за бред ты несешь?

— Я — твой сын.

— Моему сыну всего десять лет.

Глаза Хана засверкали пуще прежнего.

— Нет, я не тот, о котором ты подумал. Я — тот, которого ты когда-то бросил в Пномпене.

Борна словно ударили под дых. Внутри его вздыбилась бешеная ярость.

— Как ты смеешь! Я не знаю, кто ты такой, но мой сын Джошуа погиб.

Это усилие не прошло для него даром. Вдохнув очередную порцию ядовитых паров, он снова скрючился, содрогаясь в рвотных спазмах, однако его желудок был уже опустошен.

— Нет, я не погиб. — В голосе Хана прозвучала чуть ли не нежность. Он подался вперед и притянул Борна поближе к себе, чтобы лучше видеть его лицо. Оттого, что он наклонился, из-за выреза его рубашки наружу вывалился маленький, вырезанный из камня Будда, покачиваясь в разные стороны на золотой цепочке. — Как видишь, я не погиб.

— Нет, Джошуа мертв! Я сам опустил его гроб в землю — вместе с Дао и Алиссой! Их гробы были обернуты американскими флагами!

— Вранье, вранье и еще раз вранье! — Хан держал маленького Будду на ладони, протянув его по направлению к Борну. — Посмотри на это и напряги свою память, Борн!

Окружающий мир поплыл перед глазами Борна. Участившийся пульс барабанами отдавался в его ушах, его словно подхватила невидимая волна отлива, грозя утащить на смертельную глубину. Этого не могло быть! Просто не могло! Но откуда...

— Откуда ты взял это?

— Ага, значит, ты знаешь, что это такое, верно? — Пальцы Хана сомкнулись, сжав Будду в кулаке. — Ну что, узнал наконец давно потерянного сына Джошуа?

— Ты не Джошуа! — взревел Борн. Его лицо потемнело, губы раздвинулись, обнажив зубы в подобии звериного оскала. — Кого из дипломатов в Юго-Восточной Азии тебе пришлось убить, чтобы завладеть этим? — Он мрачно улыбнулся. — Да, как видишь, я знаю о тебе больше, чем ты можешь предположить.

— Что ж, в таком случае ты, увы, заблуждаешься. Это принадлежит мне, Борн. Мне, понимаешь? — Хан раскрыл ладонь, снова показав Будду поверженному противнику. На темном камне остался след от его вспотевшей ладони. — Будда — мой!

— Лжец! — Борн внезапно кинулся вперед. Его руки вылетели из-за спины и устремились к горлу противника. Когда Хан несколько минут назад перетягивал ему запястья, Борн напряг мышцы, а потом расслабил их и затем — незаметно для врага, пока тот медитировал, — ритмичными движениями освободил руки от пут.

Этот бросок, похожий на внезапную атаку быка, застал Хана врасплох. Он упал на спину, и Борн оказался поверх него. Фонарик, ударившись о борт отсека, вылетел из рук Хана и стал перекатываться с места на место. Его луч метался, освещая перекошенные лица, вздувшиеся мышцы. В этой безумной иллюминации, столь сильно напоминавшей пляску света в джунглях, которые остались в прошлом каждого из них, они боролись, как звери, вдыхая запах взаимной ненависти, пытаясь, подобно самцам животных, во что бы то ни стало одержать верх друг над другом.

В безумной атаке Борн наносил все новые и новые удары, но Хан, изловчившись, ухватил его за бедро и надавил на нервное окончание. Борн скорчился от боли. Нога, сразу же потерявшая чувствительность, потеряла способность двигаться. Хан нанес ему удар в подбородок, и он, потеряв равновесие, отшатнулся назад. Борн выхватил из кармана нож с выкидным лезвием, но тут же получил еще один сокрушительный удар от Хана. Нож вылетел из его руки, тут же оказавшись в ладони Хана, который, нажав на кнопку, выпустил жало лезвия из рукоятки.

Теперь уже Хан находился поверх Борна, ухватив его за ворот рубашки. По его телу прокатывались судороги, словно электричество по туго натянутому проводу.

— Я — твой сын. Я взял имя Хан точно так же, как ты превратился из Дэвида Уэбба в Джейсона Борна.

— Нет! — закричал Борн, пытаясь перекрыть звуки заводящихся двигателей и вибрацию, охватившую огромное туловище самолета. — Мой сын погиб вместе со всей моей семьей в Пномпене.

— Я — Джошуа Уэбб! — сказал Хан. — Ты бросил меня. Ты оставил меня умирать в джунглях.

Острие ножа танцевало у горла Борна.

— Сколько раз я находился на грани смерти! Я должен был умереть. Должен был, но — не имел права. Только одно давало мне силу выжить — память и желание встретиться с тобой.

— Как ты смеешь произносить его имя! Джошуа мертв! — Лицо Борна было синевато-багровым, зубы оскалены в гримасе звериной ярости. Перед глазами у него клубился кровавый туман.

— Возможно, он действительно мертв. — Лезвие ножа прикоснулось к коже Борна. Еще миллиметр — и потечет кровь. — Теперь я — Хан. А Джошуа — тот Джошуа, которого ты знал, — мертв. Я вернулся, чтобы отомстить тебе, наказать за предательство. За последние несколько дней я мог бы убить тебя сотню раз, но неизменно останавливал свою руку. Я хотел, чтобы перед своей смертью ты узнал, что ты сделал со мной. — Губы Хана приоткрылись, и в уголке рта вспучился пузырек слюны. — Почему ты бросил меня? Как ты мог убежать?!

Двигатели самолета издали чудовищный рев, и огромная машина начала выруливать на взлетную полосу. Лезвие ножа вонзилось в шею Борна, и из-под него брызнула кровь, но, когда самолет тронулся с места, Хан потерял равновесие. Борн не замедлил воспользоваться этим и своим железным кулаком нанес ему удар по печени. В ответ на это Хан выбросил вперед правую ногу, зацепил ею, словно крюком, лодыжку Борна и рванул на себя, произведя классическую подсечку. Борн рухнул на спину. Самолет замедлил ход, достигнув края взлетной полосы.