С наступлением вечера волнение в городе усиливается. Мы с Альбертом ходим по улицам. На всех углах группками стоят люди. Ползут слухи. Якобы уже были столкновения военных с митингующими рабочими. Со стороны церкви Марии доносятся выстрелы, сначала отдельные, потом целая очередь. Мы с Альбертом смотрим друг на друга и, не говоря ни слова, идем в ту сторону. Нам навстречу попадается все больше людей.

– К оружию, эти канальи стреляют! – кричат они.

Мы идем быстрее, продираемся через толпу, торопимся, вот уже бежим; неподатливое, опасное возбуждение гонит нас вперед. Мы задыхаемся. Перестрелка становится громче.

– Людвиг! – кричу я.

И он уже бежит рядом. Губы сжаты, скулы выдаются, глаза холодные и напряженные – у Людвига опять траншейное лицо. У Альберта тоже. И у меня. Мы бежим на звуки выстрелов, как на приманку, перед которой невозможно устоять.

Люди с криком отшатываются от нас. Мы проталкиваемся. Женщины закрывают лица передниками и убегают. Поднимается негодующий вой. Несут раненого.

Мы добираемся до Рыночной площади. У ратуши занял позиции рейхсвер. Тускло блестят шлемы. На лестнице готовый к стрельбе пулемет. Сама площадь пуста, люди толпятся на близлежащих улицах. Безумие идти дальше. Хозяин площади – пулемет.

Но один человек все-таки выходит, совсем один. Позади него, вокруг домов, в рукавах улиц, как под напором пара, клокочет и сжимается черным комком толпа.

Но одиночка далеко впереди. В центре площади он из отбрасываемой церковью тени выходит на лунный свет. Раздается громкий, резкий окрик:

– Назад!

Человек поднимает руки. Луна такая яркая, что, когда он начинает говорить, в темном отверстии рта видны блестящие зубы.

– Братья!

Становится тихо. Между церковью, глыбой ратуши и тенью только его голос, одинокий голос на площади – порхающий голубь.

– Братья, бросьте оружие! Вы будете стрелять в своих? Бросьте оружие и идите к нам!

Никто еще не видел такой светлой луны. Солдатские мундиры на лестнице ратуши как будто вымазаны мелом. Отсвечивают окна. Освещенная сторона церковной башни словно зеркало из зеленого шелка. На погруженном в тень фасаде выдаются каменные рыцари в шлемах и забралах.

– Назад или стреляю! – повторяется приказ.

Я оборачиваюсь на Людвига и Альберта. Наш командир роты! Голос Хееля! От напряжения перехватывает горло, как будто мне предстоит присутствовать при казни. Я знаю – Хеель будет стрелять.

Темные волны толпы движутся, колышутся, гудят в тени домов. Проходит вечность. Затем, отделившись от лестницы, двое солдат идут на человека в центре площади. Такое ощущение, что они идут бесконечно долго, как будто увязая в серой трясине, – тускло освещенные тряпичные куклы с заряженными, но опущенными винтовками. Человек спокойно их ждет и, когда они подходят, повторяет:

– Братья!..

Они хватают его под руки и толкают вперед. Он не сопротивляется. Солдаты тащат его так быстро, что он спотыкается. Тогда в толпе раздаются пронзительные крики, людская масса приходит в движение, одна улица медленно, беспорядочно наползает на площадь. Громкий голос приказывает:

– Быстро уводите его! Я открываю огонь!

В воздухе стрекочет предупредительная очередь. Внезапно человек, которого волокут солдаты, вырывается, но бежит не в укрытие, а прямо на пулемет.

– Не стреляйте, братья!

Пока еще ничего не случилось, но увидев, как бежит безоружный человек, толпа тоже подается вперед, узким ручейком выплеснувшись на церковную стену. В следующее мгновение площадь оглашается приказом, стрекот пулемета многократным эхом отскакивает от домов, и пули, свистя и взрываясь осколками, бьют по брусчатке.

Мы молнией бросаемся за выступ одного из домов. На меня нападает тошнотворный, парализующий страх – совсем другой, чем на фронте, – который тут же превращается в бешенство. Я вижу, как тот одиночка поворачивается и падает. Осторожно выглядываю из-за угла. Теперь он старается подняться, но у него не получается. Медленно подгибаются руки, опускается голова, и, словно от страшной усталости, тело распластывается на брусчатке. У меня в глотке как будто развязывается узел.

– Нет! – кричу я. – Не-ет!

Пронзительный крик повисает между стенами домов.

Я чувствую, как меня оттаскивают в сторону. Людвиг Брайер встает и идет по площади на темный сгусток смерти.

– Людвиг! – кричу я.

Но он идет, идет, шаг за шагом… В ужасе я смотрю ему вслед.

– Назад! – раздается приказ с лестницы.

На секунду Людвиг останавливается и кричит в сторону ратуши:

– Продолжайте стрелять, старший лейтенант Хеель!

Сделав еще несколько шагов, Людвиг наклоняется над лежащим человеком.

Мы видим, как с лестницы спускается офицер. Не осознавая, что делаем, мы уже стоим рядом с Людвигом и ждем этого офицера, у которого вместо оружия только трость. Он не колеблется, хотя теперь мы уже втроем и при желании могли бы взять его в плен, поскольку солдаты не решатся стрелять, боясь задеть командира. Людвиг встает.

– Поздравляю вас, старший лейтенант Хеель. Он мертв.

Струйка крови сочится из-под мундира и впитывается в углубления между камнями. Под тонкой желтой, торчащей из рукава правой рукой она собирается кровавой лужицей, черно блестящей в лунном свете.

– Брайер, – говорит Хеель.

– Вы знаете, кто это? – спрашивает Людвиг.

Хеель смотрит на мертвеца и качает головой.

– Макс Вайль.

– Я хотел, чтобы он ушел, – не сразу, почти задумчиво отвечает Хеель.

– Он мертв, – повторяет Людвиг.

Хеель пожимает плечами.

– Он был наш товарищ, – продолжает Людвиг.

Хеель молчит. Людвиг холодно на него смотрит:

– Чистая работа!

Хеель переминается с ноги на ногу.

– Не в этом дело, – спокойно говорит он. – Только цель, спокойствие и порядок.

– Цель… – презрительно повторяет Людвиг. – С каких это пор вы извиняетесь? Цель! Вам нужно чем-нибудь заняться, вот и все. Уберите ваших людей, чтобы больше не стреляли!

Хеель раздражается.

– Мои люди останутся. Если они уйдут, завтра их задавят те, кого будет в десять раз больше. Сами ведь понимаете. Сейчас я займу выходы с улиц. У вас пять минут, чтобы унести тело.

– Давайте, – говорит нам Людвиг и еще раз поворачивается к Хеелю: – Если вы сейчас уйдете, никто вас не будет давить. А если останетесь, будут еще жертвы. Из-за вас! Вы это понимаете?

– Понимаю, – холодно отвечает Хеель.

Мы продолжаем стоять друг напротив друга. Хеель смотрит на всех нас по очереди. Странный момент. Что-то надламывается.