– Только не говорите, что ей двадцать три!

– Пожалуйста, Конни, – спокойно отвечает она, заправляя волосы за ухо, и я уже думаю, не пойти ли на попятную, однако остановиться не могу.

– Он имеет с ней половые сношения? – Надеюсь, что получается, как у врача. – Они совокупляются?

– Видимо, нет.

Пустила меня в свой мир. Я в шоке. Ищу признаки, что она об этом жалеет, и не нахожу. Доктор Р. не краснеет, даже не суетится. Глаза налиты кровью. Плакала?

– Он сказал, что это просто секс? Или влюбился?

Отмахивается, но не успевает быстро перевести разговор. Теперь я не остановлюсь.

– Знаете, я однажды спросила Карла: «Ты любишь Несс?» А он сказал: «Не знаю». Представляете?! «Не знаю». До сих пор бешусь! Мне нужно было услышать «да». Если бы он ответил «да», я бы как-нибудь смирилась. Я бы поняла. Но на кой черт рисковать семьей, если не любишь? Или мужчина сделает что угодно ради своего члена?

– Любовь… Что такое любовь? – произносит доктор Р.

Сегодня она настроена очень пессимистично; сомневаюсь, что психиатрам позволительна такая безысходность.

– И я ему сказала: «Ладно, Карл, сформулируем вопрос иначе: ты говорил ей, что любишь? Конечно, говорил!»

Доктор Р. фыркает. Мне нравится ее смешить, у нее чудесная улыбка. Она закатывает глаза и качает головой. По-моему, я такой ее еще не видела. Она вымотана, слаба и измучена. Надо этим пользоваться.

– У Несс хотя бы хватило совести прислать сообщение, что она «безумно влюбилась» и не смогла удержаться. Херня, между прочим: на каком-то этапе всегда есть выбор.

– Да, выбор есть! Полностью согласна! – Доктор Р. вскидывает голову и наставительно поднимает палец.

Удивляюсь ее горячности. Она откладывает блокнот – так толком его и не перевернула – и вытягивает ноги. Встает в своей неспешной манере и начинает прохаживаться по комнате с какой-то непонятной мне внутренней целью. Мне нравится ее новый темный наряд, гвоздики-черепа в ушах. Когда она проходит мимо, улавливаю запах… Она пила, а ведь еще только середина дня.

– Расскажите про Милтон-хаус, – прислоняется к подоконнику и приподнимает бровь.

– Нечего рассказывать. Вы там бывали?

– Нет. Знакомая работала.

И снова очень необычно – прежде доктор Р. никогда не делилась личной информацией.

– Почему меня перевели сюда?

Она пристально смотрит и повторяет:

– Милтон-хаус, Конни…

– Я почти не помню.

– Вы были там шесть недель, должны помнить.

– Что вы хотите знать?

– Все. В частности, хочу услышать про вечер, когда вы сбежали.

– Я не помню.

– Попытайтесь.

Нет, все-таки ей надо за собой последить – говорит, как школьная училка. Душка Сай, наверное, сыт по горло; спорим, эта двадцатитрехлетняя пигалица его так не поучает, спорим, она думает, что солнце светит через его анус. Мы все расцветаем от обожания.

– Я в самом деле не помню. Меня накачали химией под завязку.

Впрочем, какие-то фрагменты в памяти сохранились: как меня туда привезли; хитрый мужик в белом халате, который велел оставлять дверь открытой, чтобы он мог в любое время ко мне заглянуть – извращенец, глазел, когда я раздевалась; очередь за лекарствами, как в «Полете над гнездом кукушки»; помню, смотрели, пока я глотаю таблетки, а если отказывалась – кололи в зад; помню это вечное гиперчувствительное состояние, которое, словно магнит, притягивало психов – я ощущала себя Крысоловом чокнутых; тошнотворно-зеленые двери; лампочки в коридоре, которые загорались, как только ступишь на линолеум, и гасли за спиной, одновременно сводя с ума и создавая иллюзию контроля; я знала, что нахожусь в затерянном мире, что как-то просочилась сквозь сетку на эту сторону, во мрак, где никто меня не ждет; и другие еще более странные вещи, которые лучше забыть.

– Как вы там себя чувствовали?

Ха!

– Я там себя не чувствовала. В этом все дело.

– Мне надо знать, что вы помните.

Как подобрать слова? Состояние вроде диссоциативной фуги, все слишком запутано. Я понимала только одно: это неправильно. Помню, пришел Карл, сел, мрачно поджав губы, а я пыталась объяснить, что, может быть, я просто такой необычный человек. «Нет, – ответил он. – Ты самая обычная».

– Вы помните, как узнали о смерти матери?

Смотрю на шрамы на запястьях и ковыряю засохшую корочку.

– Да, – отрываю корочку целиком. – Пришел доктор; сообщил, что мама «скончалась». Ненавижу эту словесную галиматью! Хоть врач-то мог бы сказать прямо!

Выходя из палаты, закинул в рот леденец и распорядился не закрывать дверь и приглядывать, чтобы я не покончила с собой. Вначале показалось смешно. Во-первых, я ему насчет матери не поверила. Я больше никому не доверяла, знала, что все люди – лжецы и обманщики и намеренно стараются свести меня с ума, все, даже Карл – он с ними заодно. Карл, кстати, потом снова пришел, один, без детей – они, видимо, меня боялись. Заплакал и сказал, что Джулия наглоталась таблеток. Тогда я впервые подумала, а вдруг правда. Я ждала ее каждый день. Она не приходила. Как и дети. Я начала волноваться. Что моя жизнь без детей и мамы?! Да, оставить дверь открытой – разумная мысль, ибо самоубийство – хороший выход.

У меня появилась, скажем так, подруга, очень беременная китаянка, которая попала туда потому, что пыталась выковырять ребенка, но в остальном казалась вполне адекватной. Я все твердила, что хочу умереть. Однажды ей надоело, и она осведомилась, за чем же дело стало? Я ответила что-то про глотание стирального порошка и спрыгивание с крыши. «Ну, и что тебя останавливает?» Я задумалась. И знаете – обыкновенная трусость. Как-то несправедливо, что не дают убить себя гуманным способом. Вы согласны, доктор Р.? Почему обязательно с такими мучениями?

– Вы думали о самоубийстве, когда позвонили домой шестнадцатого ноября? Это важно. Трубку взяла Энни… Помните?

Она подается вперед и часто моргает. Такое впечатление, что я в детективном кино, – все зависит от моего ответа.

– Нет.

– Вы позвонили на домашний номер. Энни ответила. Вы должны вспомнить.

– Я не помню.

Напрягаю память… Я стояла в коридоре в очереди к телефону. Хотела поговорить с детьми, сказать, что люблю их и что не надо меня бояться. Какая-то коза за спиной вякнула, что от меня воняет. Это правда. Я отказывалась мыться – единственное, что я могла контролировать. Не мылась несколько недель. Сунув нос в вырез ночнушки, чувствовала сладковатый морской душок грязных гениталий и липкой кожи.

– Вы звонили попрощаться?

Киваю.

– Вы собирались покончить с собой, Конни?