песчинок, вре­мени и греха, как и окружающие покрытые пятнами здания. Уол­тер свернул в нужном направлении и остановился, уставившись на лошадь с продавленным хребтом, которая тащила повозку с пустой тарой. Еще не поздно позвонить, подумал он. Сперва он собирался так и сделать, но испугался, как бы Киммель не отка­зался от встречи или не повесил трубку, услыхав его голос. Уолтер пошел дальше. Книжная лавка находилась на этой стороне ули­цы. Уолтер миновал магазинчик с выставленными в окне обивоч­ными материалами, занюханную мастерскую по ремонту ювелир­ных изделий и увидел выступающую на тротуар витрину лавки Киммеля.

Сейчас она была освещена ярче, чем раньше. Два или три человека просматривали книги на столах; через стекло витрины Уолтер заметил, что Киммель подошел и заговорил с женщиной, а та протянула ему деньги. Еще не поздно уйти, подумал Уолтер. Опрометчивое и глупое предприятие. Он оставил на службе неза­конченную работу. Дик на него рассердился. Можно было пус­титься в обратную дорогу и поспеть в фирму к четверти пятого. Но

он знал — стоит ему вернуться к работе, как те же доводы и по­буждения снова начнут его мучить. Уолтер толкнул дверь и вошел.

Он увидел, как Киммель, скользнув по нему взглядом, посмот­рел на что-то другое, однако сразу же опять взглянул на него и, поправив очки толстыми пальцами, уставился во все глаза. Уолтер двинулся прямо к нему.

— Можно вас на пару минут? — попросил он.

— Вы одни?

— Да.

Женщина, у которой Киммель взял купленную книгу, равно­душно посмотрела на Уолтера и снова повернулась к столу. Ким­мель пошел в глубь магазина с книгой и деньгами в руках.

Уолтер ждал. Ждал терпеливо, стоя у другого стола. Он взял какую-то книгу и принялся разглядывать обложку. Наконец Киммель к нему подошел.

— Не хотите пройти ко мне? — спросил он, глядя на Уолтера сверху вниз холодными, почти лишенными выражения глазами.

Уолтер пошел за ним. Он снял шляпу.

— Не надо,— сказал Киммель.

Уолтер вернул шляпу на место.

Киммель всей своей громадой застыл за столом-конторкой в неприязненном молчании.

— Мне хочется, чтобы вы знали — я невиновен,— торопливо произнес Уолтер.

— Для меня это должно представлять огромный интерес, не так ли? — спросил Киммелъ.

Уолтер считал себя подготовленным к враждебности со стороны Киммеля, но, столкнувшись с ней, вдруг пришел в смятение.

— А почему бы нет? В конечном счете будет доказано, что я не­виновен. Я понимаю, что навел на вас полицию.

— Ах, понимаете?

— Я понимаю и другое: что бы я вам ни говорил, все будет не­лепо, а то и смехотворно,— решительно продолжал Уолтер.— Я и сам в очень незавидном положении.

— Вы-то — да! — сказал Киммель погромче, хотя он, как и Уолтер, говорил достаточно тихо, чтобы не привлекать внимания покупателей.— Да, именно вы,— произнес Киммель другим тоном, в котором сквозило удовлетворение.— Ваше положение куда хуже моего.

— Но я невиновен,— сказал Уолтер.

— Мне это безразлично. Мне нет дела до того, натворили вы там что-то или нет.

Киммель подался вперед, упершись руками в столешницу.

Уолтеру показалось, что он в жизни не видел ничего вульгар­нее его жирного рта с глубокой канавкой вдоль верхней губы сердечком.

— Я понимаю, что вам нет дела. Я понимаю, что единственное ваше желание — никогда меня больше не видеть. Я пришел сюда только...

Уолтер замолчал, поскольку молодой человек подошел и спро­сил:

— У вас есть что-нибудь по подвесным лодочным моторам?

Киммель вышел из-за стола.

Все получалось не так. Уолтер представлял себе обстоятель­ную беседу с Киммелем, в которой за последним даже было остав­лено право возмущаться, но ему, Уолтеру, полагалось высказать все, что он имел сказать. Теперь, однако, он не мог ничего выска­зать. Когда Киммель вернулся, он решил попробовать сначала.

— Мне тоже безразлично, виновны вы или нет,— тихо про­молвил он.

Киммель, склонившийся над столом — он только что сделал запись в блокноте,— повернулся к Уолтеру.

— А вы как считаете? — спросил он.

Уолтер считал, что Киммель виновен. Так считал Корби. Но держался ли он, как лицо виновное? Уолтер этого не считал.

^— Ну! — спросил в упор Киммель, выпрямляясь и завинчивая колпачок авторучки.— Ваше мнение — это ведь очень важно, не так ли?

— Я считаю, что вы виновны,— ответил Уолтер,— но для меня это не имеет значения.

Если Киммель и растерялся, то лишь на миг.

— То есть как это — не имеет значения?

— В этом все дело. Я вторгся в вашу жизнь. Меня тоже счита­ют виновным. По крайней мере, полиция ведет дознание так, будто считает. Мы с вами в одинаковом положении.

Уолтер замолчал, но ему требовалось сказать кое-что еще. Он ждал, что ответит Киммель.

— Почему вы думаете, что ваша невиновность не должна мне быть безразличной? — спросил тот.

Уолтер не стал отвечать — ему было жизненно важно сказать о другом.

— Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы не обязаны были делать. Вы ведь не сообщили Корби, что я был у вас раньше.

— Не стоит благодарности,— отмахнулся Киммель.

— Вам не могло навредить, если б вы рассказали, а вот мне навредило бы, и, может, безнадежно.

— Я еще могу рассказать,— холодно заметил Киммель.

Уолтер сморгнул. Киммель словно плюнул ему в лицо.

— Вы намерены рассказать?

— А какой у меня интерес вас защищать? — спросил Ким­мель, и его низкий голос дрогнул.— Вы понимаете, что вы на меня навлекли?

— Да.

— Вы понимаете, что все это будет тянуться бог знает сколь­ко — и для меня и, вероятно, для вас?

— Да,— ответил Уолтер, хотя на самом деле так не думал. Он отвечал Киммелю, будто маленький мальчик, которого рас­пекают и поучают. Сжав зубы, он решил больше не отвечать Киммелю, но тот прекратил вопросы.

— Вы убили жену? — спросил Уолтер. Он отчетливо видел безобразный рот Киммеля, видел, как в недоверчивой улыбке вздернулся дрожащий уголок толстых губ.

— Думаете, так я вам и выложил, вы, кретин, сующий нос в чужие дела?

— Мне нужно знать,— ответил Уолтер, наклоняясь к нему.— Я хочу сказать, мне безразлично, докажет ли вашу вину полиция. Это меня не интересует. Мне только нужно знать.

И Уолтер посмотрел на Киммеля. Он чувствовал, что Киммель все-таки даст ответ, и что все — его, Уолтера, жизнь и судьба — зависло над пропастью, как огромный камень, и что