Пожилой боец продолжал истово креститься. Я спрыгнул с коня и осмотрел его. У него было ранение в шею, и я, как мог, перевязал его. Для нас с Петерманом было чистым безумием и дальше подвергать себя опасности на этом поле смерти. Поэтому я сказал ему:

– Давай-ка убираться отсюда подобру-поздорову, пока не поздно! Мы должны найти какое-то другое решение!

Видимо, эта атмосфера, полная опасности и ужаса, подействовала и на наших лошадей. Едва мы вскочили в седло, они натянули уздечки и припустили галопом назад к деревне.

– Так вам и надо, Хаапе! – сказал фон Бёзелагер, которого мы встретили по пути. – Здесь вы можете позабыть о своих цивилизованных западноевропейских представлениях о ценностях. Для русского комиссара вы не являетесь полноценным человеком. Он не желал получать от вас помощь!

Я приказал Кунцле найти в деревне человек тридцать жителей. Вскоре они уже столпились вокруг меня. В основном это были молодые женщины и пожилые мужчины, одним из них оказался деревенский лекарь, не имевший медицинского образования. Я приказал этой толпе с помощью Кунцле перенести всех раненых русских в большой колхозный сарай и там перевязать. Лекарю я дал достаточно перевязочного материала и поручил переписать фамилии всех согнанных сюда жителей деревни, чтобы никто из них не смог увильнуть от работы. Я решил, что и впредь буду поступать в подобных случаях так же. Пусть с этого момента русские сами помогают другим русским.

* * *

Два дня спустя дождь пошел на убыль, и 14 октября мы впервые пересекли верховье Волги у города Зубцова. 16 октября мы во второй раз пересекли Волгу севернее Старицы. Теперь мы находились на расстоянии всего лишь одного дневного перехода от Калинина, который должен был стать северной исходной точкой для последнего удара по Москве. Наши танки уже взяли город штурмом. И на правом фланге группы армий «Центр» наступление развивалось успешно. Дожди совсем прекратились, воспользовавшись этим, наши боевые товарищи взяли Калугу, расположенную южнее Москвы. Кольцо окружения вокруг советской столицы начинало смыкаться.

Однако несколько погожих деньков промелькнули незаметно. Снова полил дождь. С каждым днем становилось все холоднее. Град сменялся снегом, потом снова шел дождь. Пехотинцы и кавалеристы выбивались из сил, прокладывая путь по заплывшим липкой грязью проселочным дорогам. Автомобили увязали в грязи по самые оси и даже выше, и на дорогах возникали огромные пробки. Даже легкие телеги увязали по самые ступицы колес. Снабжение происходило с перебоями. Мы приделывали к осям с нижней стороны похожие на лыжи полозья, чтобы солдатам и лошадям было легче тянуть повозки по грязи в самых топких местах. Покрытые грязью до самой кабины моторные транспортные средства, опрокинувшиеся на бок, безнадежно застрявшие и перегородившие дорогу, приходилось бросать. Люди и машины пытались обходить заблокированные участки дороги справа и слева от проезжей части. Постепенно колеи становились все шире и шире, пока проезжая часть дороги не превращалась в перепаханное, разъезженное болото, ширина которого местами достигала двухсот метров.

Казалось, что эта жидкая грязь была бездонной. Транспортные колонны и обозы не могли добраться до фронта, запасы горючего подходили к концу. В небе над нашими головами «Хейнкели» тянули за собой огромные грузовые планеры, пока машины с грохотом не приземлялись на брюхо на луга и пашни недалеко от нас, чтобы доставить дивизиям жизненно необходимую «кровь войны»: бензин для застрявших моторных транспортных средств и танков. Заправив полные баки, они с трудом проезжали несколько километров, чтобы в конце концов окончательно застрять в непроходимой грязи, и тогда их приходилось бросать прямо на дороге. Мы подцепляли свои легкие пехотные орудия и противотанковые пушки к выносливым русским лошадкам, перегружали боеприпасы на телеги, а все остальное военное имущество бросали. Кое-как мы тащили за собой и полевую кухню, но горячую пищу получали довольно редко – чаще всего приходилось обходиться и вовсе без нее.

В такую погоду немецкое наступление почти полностью остановилось. И все еще продолжал лить дождь, при каждом шаге стегавший нас по спинам своими холодными струями, словно стальными розгами. По ночам он громко барабанил по скатам крытых древесной дранкой крыш деревенских изб, в которых мы пытались укрыться от дождя и хоть немного обсохнуть. Группа армий «Центр» сражалась не только с врагом, но и с почти непреодолимыми силами природы.

Но, несмотря на все эти трудности, наши солдаты сумели с неиссякаемой энергией довести до победного конца очередную битву: сражение с двойным охватом и окружением вражеских войск под Вязьмой и Брянском, последним бастионом западнее Москвы. С начала Второй мировой войны после битвы под Киевом это было второе по своим масштабам сражение с целью истребления вражеских войск. В полной растерянности мы слушали 18 октября специальное сообщение о новом грандиозном успехе германского вермахта. В этой битве были разгромлены восемь вражеских армий, в состав которых входили 67 стрелковых, шесть кавалерийских и семь танковых дивизий, а также шесть танковых бригад. В качестве трофеев было захвачено огромное количество танков, орудий и прочей боевой техники и военного имущества. 660 тысяч оставшихся в живых красноармейцев попали в немецкий плен.[55] Позднее мы и сами увидели этих пленных. Постоянно растущие, бесконечные колонны пленных понуро брели мимо наших позиций на запад.

Какое значение может иметь во время такого гигантского сражения судьба отдельного батальона, полка или даже дивизии? – подумал я. И тем не менее перед каждым отдельным бойцом и перед каждым отдельным подразделением возникали одни и те же огромные трудности, с которыми надо было каким-то образом справиться. И они справились с этим! Мы снова одержали победу в очередном крупном сражении! Очевидно, под Вязьмой и Брянском Красная армия поставила все на карту, чтобы остановить наше наступление на Москву. Но все усилия оказались напрасными, и теперь мы были просто обязаны преодолеть последний участок пути до Москвы! Скоро вместо Сталина в Кремле будет заседать немецкий штаб!

Теперь у красного тирана оставалась единственная надежда на своего самого последнего союзника: генерала Мороза! Оставалось надеяться, что сильнейшие морозы ударят не слишком рано и только после того, как мы возьмем Москву! Невольно я снова вспомнил старого дровосека из Бутово и его пророчество: «В этом году майские жуки отложили личинки глубоко в землю! Нас ожидает ранняя, суровая зима! Такая зима, которую не скоро забудут!»

21 октября мы еще раз переправились через Волгу между Старицей и Калинином. Сломив сопротивление противника, батальон продвинулся на тридцать километров в направлении Торжка. Вечером мы делили ночлег с артиллерийским дивизионом. Все пехотное оружие и 105-мм полевые гаубицы были приведены в полную боевую готовность, так как всего лишь в семи километрах от нас по параллельной дороге двигались крупные силы русских.