В ходе одной из многих нравоучительных бесед, к которым отец питал определенное пристрастие, Блейку сообщили что эту кровать привез из Голландии Геррит Вандерлин, первый герцог. Это роскошное ложе теперь, казалось, совсем поглотило некогда высокую и надменную фигуру.

Подле больного постоянно находился кто-то из домашних, сам Блейк, герцогиня или одна из дочерей. Кроме домашних, герцога не обходили своим вниманием и зятья Блейка, особенно Гидеон. И конечно же, поблизости всегда суетились доктор и пара слуг.

Сегодня герцог попросил уйти всех, кроме Блейка, чему тот только обрадовался, поскольку не хотел, чтобы рядом оказались свидетели его унижения. В животе похолодело, но, смирившись с неизбежным, он взял с полки книгу.

— Греческий, — сказал он обреченно.

— Да, это Геродот.

— Вы же знаете, я так и не преуспел в греческом. Здесь вам, скорее, нужен Себастьян.

Герцог сделал вид, будто не заметил прозвучавшую в голосе Блейка горечь.

— Не имеет значения. До этого твоя матушка читала мне «Таймс», но я понял, что новости меня мало интересуют. Трудно проявлять интерес к текущим событиям, когда знаешь, что результата ты уже не увидишь.

Блейк молчал, да и что можно было на это ответить. Врачи сообщили герцогу, что в лучшем случае он проживет несколько дней, а его отец всегда был реалистом.

— Я бы предпочел поговорить о прошлом. Ты знаешь, в последние дни я часто вспоминал своего отца.

Блейк едва заметно вздохнул, приготовившись выслушать очередную лекцию о былой славе рода Вандерлинов. Ему не раз уже доводилось их выслушивать, и еще одну он вполне мог вытерпеть.

— Мне было двадцать два, когда он умер. Как и ты, я в то время находился и границей. Новость о его болезни застала меня в Риме, но в отличие от тебя мне не удалось застать его в живых.

— Слава Богу, Париж не так далеко.

— А я ведь собирался отправиться в Грецию, но, видать, не судьба. Я там так и не побывал.

— А вам этого очень хотелось?

— Больше всего на свете. В те дни я воображал себя эдаким классическим ученым. — В его голосе прозвучало сожаление — эмоция, которая у Блейка никогда не ассоциировалась с отцом, который всегда казался ему безгранично уверенным в себе и столь же безгранично самодовольным. — Но моим мечтам не суждено было сбыться. Я был Хэмптоном, а значит, на меня возлагались определенные надежды.

Блейк приготовился услышать, наверное, уже последние рассуждения о его собственном несоответствии подобным надеждам. Но выцветшие глаза герцога смотрели на него спокойно и задумчиво.

— Мне жаль, что я не смог прожить дольше и еще на несколько лет избавить тебя от тяжкого бремени титула.

— Разве вы не желали бы, чтобы герцогство избавилось от меня?

— Не стоит шутить на эту тему, Блейк. Это довольно тяжкая ноша. Если я иногда бывал с тобой суров, то лишь потому, что желал подготовить тебя к ней. Боюсь, что сейчас ты еще не готов к предстоящему.

— Я никогда не замечал, чтобы вы выражали недовольство своим положением.

— У меня было много лет, чтобы привыкнуть к нему, и к тому же все стало значительно легче, когда я встретил твою матушку.

За все тридцать лет Блейк никогда не слышал, чтобы отец даже мимоходом касался своей личной жизни. И сейчас он не был особо красноречив, но что-то в голосе герцога, когда он упомянул о своей женитьбе, содержало глубину чувств, которой его сын даже не мог предположить.

— Мне жаль, что я разочаровал вас, отец, — сказал Блейк, впервые обращаясь к герцогу столь неформально. — Мне бы очень хотелось дать вам основание гордиться мной.

Слабая улыбка коснулась бледных губ герцога.

— У тебя это получилось. Результаты твоего парижского вояжа превзошли мои ожидания. Я не думал, что тебе за столь короткий срок удастся выявить друзей герцога Орлеанского.

— Мне следовало догадаться: это была ваша идея, а не Гидеона.

— Я подумал, что пришла пора поручить тебе что-нибудь серьезное, и ты вполне оправдал мои ожидания.

— Но ведь на самом деле я ничего нового не выявил, не так ли? Вам уже были известны эти имена.

Блейк покачал головой, удивляясь своей слепоте. Он так и не сумел совершить что-нибудь полезное, он всего лишь неуверенно и, спотыкаясь, прошел оскорбительно легкую проверку.

— Если бы ты провел в Париже больше времени, то, уверен, тебе удалось бы раздобыть самую ценную информацию.

— Если бы вы изначально позволили мне подключить к этому делу жену, то успех можно было бы гарантировать.

В глазах герцога мелькнула заинтересованность.

— Очень умная молодая женщина. Надеюсь, вы с ней ладите. Мне хотелось бы думать, что в своем браке ты обретешь такое же счастье, какое я обрел в своем.

— Она, несомненно, очень умна.

Блейк не мог сейчас говорить о Минерве. Они практически не виделись с момента ее прибытия в Вандерлин-Хаус. Он понимал, что должен с ней помириться, и искренне хотел установить с женой хорошие отношения. Но в данный момент у него на это просто не было ни времени, ни сил. Накопилось слишком много иных важных вопросов, требовавших его неустанного внимания.

— Она молода, — сказал герцог, — но твоя матушка была еще моложе. Ей едва исполнилось семнадцать, когда мы поженились, а я был на пятнадцать лет старше. Я никогда не хотел другой женщины.

— Вы никогда не имели любовницы?

— После свадьбы — нет. И я надеюсь, что у тебя тоже не появится. Именно по этой причине я заставил тебя освободить свою птичку. Забыл ее имя.

— Дезире де Бонамур.

— Немыслимое имя.

— Это не то, с которым она родилась.

Герцог еле слышно хихикнул.

— Моей первой любовью была итальянская девушка, которую звали Джульетта Джильо. Джульетта — «лилия» по-английски. Прелестная девушка. Мое сердце разбилось, когда я вынужден был оставить ее.

— Итальянка? То есть в Риме, когда…

— Да. Так что потеря отца стала не единственной потерей. Однако я забыл Джульетту довольно быстро.

— А о других своих планах вы тоже забыли? Например, о том, чтобы стать ученым, специалистом по Греции?

— Не совсем. Я сохранил некоторые увлечения, но как обычный человек, а не как герцог Хэмптон. Тебе следует поступить так же.

Блейк видел свидетельства страстного увлечения его отца в комнате: бюст Гомера, изящную терракотовую урну, украшенную классическим черным узором. По всему особняку встречались подобные символы увлечения классическими науками. Блейк с детства воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, хотя порой и ненавидел.

— Вот только боюсь, это будет не увлечение Древней Грецией. Как вы знаете, мне не удалось освоить даже греческий алфавит.