Я ушел, хлопнув дверью, кипя от возмущения. Как же я тогда ненавидел мать.

Наша странная совместная «полусемейная» жизнь с Алисой была похожа черт-те на что. Я спал на раскладушке, но это еще пустяки. Она то появлялась, то исчезала. То выныривала из своего Зазеркалья, то снова ныряла туда. Где она пропадала, я не знал. А вопросов не задавал – боялся. Боялся обидеть, показаться настырным или занудливым, боялся, что она уйдет от меня.

Один раз задал и получил в ответ:

– Кто ты мне, чтобы спрашивать? Кто я тебе? Мешаю – уйду! Прямо сейчас!

Она не пугала меня, нет. Она вправду так жила – одним днем. Ее исчезновение ничего не предвещало – ничего! Мы не ссорились, не скандалили. Просто она исчезала. Была и нет – испарилась. Даже вещи свои она забирала с собой. Хотя какие там вещи: зубная щетка, пара белья и ночная рубашка. Она могла исчезнуть на день, на два. Могла – на неделю или на месяц. Искать ее было бесполезно, да и где? Адреса ее я не знал, фамилии тоже. Паспорта никогда не видел. Я страдал. Ждал ее по ночам, прислушиваясь к шуму улицы. Вздрагивал, если хлопала подъездная дверь. Вскакивал к окну, вглядываясь в темноту ночи. Возвращалась Алиса так же внезапно. Раздавался звонок, и я бросался к двери. Она стояла на пороге, опустив голову – тихая, смирная, смиренная и покорная.

– Пустишь? – тихо спрашивала она.

Молча я пропускал ее в коридор. Она раздевалась, шла в ванную, возвращалась оттуда не скоро, вызывая праведный гнев Раисы, и быстро ложилась в постель. Я по-прежнему спал на раскладушке.

После своих длинных отлучек она была тише воды ниже травы. Совсем со мной не спорила, начинала прибираться в комнате – тереть стены, мыть потолок, гладить постельное белье.

Я не выдерживал и возмущался:

– Это жизнь? Нет, ты мне ответь! Как ты считаешь, вот это жизнь? Так живут нормальные люди? Где ты была? Отвечай!

Обезумев, я тряс ее за плечи. Она молчала.

Не поднимая глаз, тихо, одними губами отвечала:

– Это жизнь. Моя жизнь. Не нравится – я уйду.

Я бросался перед ней на колени, хватал ее за руки и рыдал. Умолял, чтобы она простила меня, только чтобы не уходила. Я все так же дрожал, обнимая ее.

Я всегда знал, что я не герой, слабак, тюфяк. Тюфяком называла меня моя мать – это было самое ласковое из ее лексикона.

Но чтобы так? Этого я сам от себя не ожидал. Я готов был на все, на любые унижения, только бы она оставалась со мной, только бы не ушла навсегда. Я был ее рабом, ее слугой.

Хотя смешно. Разве она была со мной? Даже проживая в одной комнате, деля со мной постель и хлеб? Нет, никогда. Никогда она не была моей. Никогда. Даже ночью, когда мы задыхались от страсти.

Ревновал ли я ее? Разумеется. Ко всем и ко всему. Я был безумцем. Мне хотелось разорвать ее на куски, привязать к батарее, опоить снотворным, только бы она не уходила. Я ревновал ее к прошлой жизни, к настоящей, о которой почти ничего не знал. К будущей. К ее друзьям, которых не знал. К ее театральному буфету, куда приближаться мне категорически не разрешалось.

Алиса шантажировала меня своим уходом, прекрасно понимая, что я готов на все, лишь бы она была со мной. Я все так же сгорал от любви. С каждым днем я крепче и крепче привязывался к ней, умирал от желания, ревновал, собирался ее задушить, тщательно продумывая убийство. И снова готов был ждать – сколько угодно. И снова готов был прощать.

За одну ночь, за ее объятия, поцелуи, влажную грудь и горячие губы я готов был продать душу дьяволу. И наверное, давно уже продал.

Куда она исчезала? Я задавал себе этот вопрос пятьсот раз на дню. И конечно, не знал ответа.

Вовка, мой сосед-алкоголик, жалел меня от всего сердца:

– Ох, Лександрыч! Ну ты и влип! По самые помидоры влип, бедолага!

О том, чем занималась моя Алиса на самом деле, я узнал через два года. Все оказалось совсем просто, совсем не загадочно и не таинственно. Моя Алиса, моя дорогая рыжая девочка, моя странная любовь, губительная страсть, оказалась обычной проституткой. Всех дел! Банально, как гвоздь. Смешно, как в дешевом водевиле. Да, такое бывало – я вспоминал классику. Но чтобы это случилось со мной?

Я был по-прежнему никто. Человек-никто, позволяющий обыкновенной шалаве водить себя за нос.

И что вы думаете? Узнав эту правду, я успокоился? Я разлюбил Алису? Нет. Я продолжал ее любить и не выгнал ее. Все так же караулил ее приход. По-прежнему хотел ее, зная, что совсем недавно она спала с другим мужиком. В моем воспаленном, больном мозгу возникали чудовищные картины: моя девочка и они, эти твари.

К моей безумной страсти прибавилось еще кое-что – я стал ее ненавидеть и презирать. Теперь я презирал нас обоих. Но, признаться, себя куда больше. Только вряд ли мне было от этого легче.

Алисина жизнь оказалась ужасной.

Начиналось все неплохо. Была обычная семья: мама, папа, она и брат. Да, квартирка была тесновата, копили на кооператив, денег не хватало. Обычная история, правда? Но родители любили друг друга и в любви растили детей. Словом, обычная среднестатистическая семья двух инженеров. В отпуск ездили скромно, но ездили. Как оставить детей без теплого моря? Ставили палатку на берегу дикого пляжа, сколачивали стол и скамьи, ловили рыбу, готовили на примусе. Алису оставляли со старшим братом, а родители уходили по вечерам в город в киношку, кафешку. Сердце не болело – дочка спокойная, серьезная и послушная, да и брат – парень ответственный и положительный. Сестру уложит, почитает на ночь книжку. А однажды этот «ответственный и положительный» изнасиловал двенадцатилетнюю девочку, свою родную сестру. Пригрозил: «Проболтаешься – прибью!» Хороший мальчик, любимый брат.

Она испугалась, увидев его глаза – глаза сумасшедшего человека. Нет, не человека – нелюдя. Однажды пыталась его утопить – вроде шалости в море, а она хотела серьезно. Мать увидела с берега, закричала и влепила ей сильную пощечину.

Этот подонок не останавливался, насиловал ее много раз. Она молчала, замыкалась в себе, ненавидела себя, презирала за трусость. А однажды попыталась его убить – взяла нож и занесла над его горлом.

Подонок проснулся и избил ее до полусмерти, сказав родителям, что она украла у него деньги. В шестнадцать лет у него начались проблемы с наркотиками. Родители долго ни о чем не догадывались. Алиса знала, но молчала. Почему? Да надеялась, что он сдохнет! Передоз – и она свободна! Впрочем, теперь он ее не трогал. Она стала сильной и могла дать отпор.

Этот подонок хирел, худел и перестал есть. Мать заваривала ему травы и выжимала капустный сок, уверенная в том, что у сыночка язва. Правду родители узнали, когда ночью в их дом пришел наряд и сына скрутили. Инкриминировали ему торговлю наркотиками.

Деньги, наконец собранные на кооператив, отдали адвокату. Срок удалось немного скостить. Мать стала болеть и попивать. А отец… Он тоже устал – сын-подонок, больная, нетрезвая жена, своевольная дочь. Он так и сказал: