Оглядев меня, она хмыкнула, недовольно качнула головой и отвернулась.

Мы вышли на улицу. Она остановилась, достала из смешной тряпочной сумки с вышитыми цветами и бахромой пачку сигарет и закурила.

Положение мое было нелепым. Я стоял в двух шагах от нее – взрослый мужик, красный и растерянный, с дурацким видом, и не понимал, что мне делать.

Она затянулась, громко вздохнула и, чуть нараспев, иронично спросила:

– Ну и что дальше? Какие у вас предложения?

Тут я встрепенулся и очень бодрым голосом изрек:

– Например, я приглашаю даму в ресторан! Если дама не против.

Она смотрела насмешливо, словно оценивая, а стоит ли? Стоит ли вообще с ним говорить? Я снова смутился. Я понимал – штучка. Еще какая штучка эта рыжая.

Наконец она произнесла:

– В ресторан? В смысле, в кабак? И дама – это я, надо так понимать? Да, дама не против. Потому что дама голодна, если по правде.

Я выдохнул с облегчением – меня не послали. Мне не отказали.

– Ну тогда вперед! – бодро, с комсомольским задором ответил я.

А в голове крутилось: куда? Повести ее в какой-нибудь шалман, к которым я привык и которые мне по карману? Нет, ни за что. Она не выглядит пафосной, эта рыжая. И все-таки. Нет, в ресторан! И в хороший ресторан. Какое счастье, что я получил сегодня зарплату!

Напротив метро возвышалась «Прага». Я когда-то там был, еще в далеком детстве с бабкой и дедом. Они любили по воскресеньям «пойти отобедать красиво», выбирали «Прагу» или «Берлин», иногда «Метрополь». Им все это нравилось: услужливые официанты, хрустальные люстры, крахмальные скатерти, тяжелые приборы и водка в граненом графинчике.

Я не любил ходить с ними – дети равнодушны к еде. Я балдел от сладкой газировки, томатного сока из стеклянного конуса, от пончиков и от ванильного мороженого.

Я вертелся на бархатном стуле, канючил, ронял вилку, капризничал и отказывался есть. Помню, как бабка раздраженно сказала деду:

– Больше этого идиота с собой брать не будем!

Напоследок я грохнул хрустальный стакан, и она лишила меня мороженого. Под мой громкий рев мы удалились.

– «Прага»? – Мне показалось, что она удивилась. – Хорошо. Можно и в «Прагу».

И мы пошли к внушительному зданию ресторана.

«Денег мне хватит, должно хватить», – лихорадочно рассуждал я.

А на все остальное мне было плевать. Рядом со мной шла девушка, которую я очень хотел и которая мне безумно нравилась, до дрожи в руках. До которой я просто хотел дотронуться. Обнять ее, закрыв глаза, а потом умереть от счастья.

Ох, как же мы погуляли тогда! Я вел себя как загулявший купец, желающий получить красивую цыганскую девку. Не скупился – шампанское, армянский коньяк, осетрина, икра.

Я демонстрировал удаль и размах, даже куражился. Наверное, я был смешон: потрепанный тридцатипятилетний мужичонка «гуляет» свою подружку.

Сначала она смотрела на меня во все глаза. Наверное, все это ей казалось дикостью. И еще она не понимала, кто я. Вроде шикую, а с виду занюханный неудачник.

Прилично опьянев, я что-то понес про свое писательство, врал про диссидентство, которого не было у меня и в помине. Про то, что меня никто, от бывшей жены до родной матери, не понимает.

– Ну, это же обычная история! – отозвалась она. – Если ты, конечно, не заблуждаешься по поводу того, что ты гений.

Ела она мало и почти без аппетита. А я все настаивал, заказывал все новые и новые блюда, пытаясь соблазнить ее хотя бы деликатесами.

– Ты же сказала, что голодна! – настаивал я.

Ей было смешно. Конечно, я был смешон. Это было совсем не мое амплуа.

О себе эта рыжая почти ничего не говорила. Так, обрывки – растила ее одна мать, есть еще брат, всегда жили скромно, если не сказать бедно. Считали копейки. Зато была отдельная квартира! Пусть однокомнатная, малюсенькая, но своя. Алиса, так ее звали, рано стала кормилицей в семье. Мать давно и долго болела, что-то серьезное с легкими.

– Брат неудачный, – нахмурившись и потемнев лицом, коротко бросила она.

В подробности я не вдавался.

Алиса. Алиса. Алиса. Я шептал ее имя как заклинание.

– Да, Алиса. А что тут такого? – равнодушно пожала плечами она. – Да, сейчас так называют. Редко, но называют. Красиво? Ну не знаю. Для меня это – лиса Алиса из сказки про Буратино, подруга кота Базилио – хитрая и алчная. Я не люблю свое имя, Тебе нравится? Правда? – удивилась она. – А для тебя это прежде всего девочка из Зазеркалья? Ну не знаю. Кому что нравится, это да.

Мы здорово набрались тогда. Пора было уходить – музыканты собирали свои инструменты, официанты тревожно переглядывались: кто этот перец? Видим впервые. Понятно – залетный. Может быть, командированный, просто снял девку? Расплатился бы, а? Звать ментов неохота – такая морока!

Официантам тоже хотелось домой.

Я расплатился – денег, слава богу, хватило. На столе оставалась куча еды, я окинул ее печальным взглядом. Но не собирать же ее в салфетки, да еще при Алисе! Оставалась жалкая трешка – как раз на такси.

Только куда привезет нас это такси? В мою страшную нору?

Мы вышли на улицу. Был теплый июльский вечер. Не хотелось спускаться в метро или садиться в машину. Хотелось идти по бульвару и вдыхать свежий запах сирени.

– Ну что, по домам? – спросила она. – Ты как, сам доберешься? Набрался ты, друг. Впрочем, я тоже. – И она рассмеялась.

Да, я набрался. Я здорово набрался тогда. Стоял, пошатываясь, держа руки в карманах. «Она сейчас уйдет, – думал я. – Уйдет – и все. И больше я ее не увижу. На черта я нужен ей, этой Алисе? Она все про меня поняла – девочка умная. И смотрит на меня с жалостью и сожалением. На кой ей нищий писатель?»

Я предложил ей пройтись. Она засомневалась, но согласилась.

Пошли по Гоголевскому, пустому и вымершему. Сели на скамейку и начали целоваться. Я говорил ей о своей любви:

– Так бывает, словно вспышка, я понял это мгновенно, в метро, как только увидел тебя! Я не хочу тебя потерять, слышишь? Я боюсь тебя потерять! Ты сейчас уйдешь, и этот огромный город тебя проглотит! Не уходи, слышишь? Не оставляй меня, умоляю!

Господи, что я нес! Я плакал и целовал ее руки. Мудак. Разве так можно вести себя с женщиной? И это я, прожженный циник! Надо же так разнюниться.

Алиса смотрела на меня с нескрываемым удивлением, и я видел – она насмехается надо мной. Ей не было меня жалко, такого чудного и странного немолодого придурка.

А я совсем раскис. Хмель выветривался, и я с ужасом представил себя со стороны. Жалкое зрелище.

Она вздохнула:

– Да брось! Что ты себе напридумывал? Так не бывает, какая любовь? Как это можно – вот так сразу полюбить человека? Да и потом, что ты знаешь вообще про меня? А может, я клофелинщица и воровка?