Фалез, Нормандия, апрель 1162 года

Все утро Алиенору мутило, и не было сил даже рукой шевельнуть. С самого начала этой беременности она чувствовала себя плохо, а тошнота продолжалась и по истечении первых месяцев. Обычные в таких случаях средства – ячменный отвар с щепоткой имбиря и покой – не приносили облегчения. За девять лет это был шестой раз, когда семя Генриха пустило в ее чреве ростки. Ей было тридцать восемь, и частые беременности не прошли для нее даром.

Алиенора принесла свое рукоделие к окну и села рядом с Изабеллой, которая трудилась над сорочкой. Какое-то время Алиенора занималась вышивкой, но в склоненной позе ее замутило сильнее. Выпрямившись, она посмотрела на свет, падающий сквозь ромбы стекла в свинцовых рамках, и попыталась отвлечься от плохого самочувствия беседой с Изабеллой.

– Как тебе известно, король хочет выдать тебя за своего младшего брата, – начала она. – Раньше я уже упоминала об этом, но ты сказала, что еще не готова к новому браку.

Иголка Изабеллы двигалась вверх и вниз, бросая серебристые отсветы. Она ничего не ответила, и у Алиеноры сложилось впечатление, что графиня слилась бы со своей вышивкой, если бы могла.

– Теперь мне нужно, чтобы ты подумала над этим браком. Король планирует соединить вас до конца года.

Изабелла воткнула иголку в ткань, но глаз так и не подняла.

– Вы были очень терпеливы, и король тоже. Я благодарна вам обоим.

– Но наше терпение имеет пределы. Генрих согласился, чтобы ты оставалась со мной до рождения ребенка. За это время ты и брат короля сможете лучше узнать друг друга.

Лицо Изабеллы не выражало никаких эмоций.

– Да, госпожа.

– Значит, ты подумаешь об этом, – заключила Алиенора. – Больше я ничего не могу для тебя сделать, хотя ты по-прежнему находишься под моей защитой. Кроме того, ты должна исполнять свой долг, как и все мы.

Она снова взялась за рукоделие, но не успела сделать и стежка, как у нее в пояснице вспыхнула резкая боль, и она с криком согнулась пополам.

Изабелла отбросила шитье, обхватила Алиенору за плечи и призвала прислугу. Женщины помогли Алиеноре добраться до кровати – она едва шла. Ее живот терзали спазмы, и поток горячей жидкости между ног подтвердил ее страхи: это выкидыш.

Кто-то побежал за повитухой, кто-то за лекарем, всех закружил вихрь отчаянной суеты. Но никакие меры не могли остановить преждевременные роды и спасти младенца. Алиенора видела в глазах окружающих ее людей испуг, и он был отражением ее собственных чувств. Выкидыш произошел на позднем сроке, с обильным кровотечением. На всякий случай привели священника – она слышала его голос за дверью опочивальни.

Появилась повитуха, сразу засучила рукава и принялась за работу: мяла Алиеноре живот и взывала к милости святой Маргариты, покровительницы рожениц. Изабелла держала Алиенору за руку и между собственных обращений к святой бормотала что-то успокаивающее.

Младенец оказался мальчиком размером не больше ладони Алиеноры, мертворожденным. Сразу за ним вышел послед. Повитуха быстро накрыла окровавленную лохань тряпкой.

– Он умер в чреве, – сказала она. – Иногда такое случается. Но ничто не мешает вам понести снова, когда вы окрепнете.

Алиенора безучастно смотрела в стену. Деловитые замечания повитухи, перешептывания придворных дам, взгляды, которыми обменивались присутствующие поверх ее головы, – все это, казалось Алиеноре, относилось к другому человеку, а сама она лишь случайный зритель. Однажды, во время похода в Святую землю, у нее уже был выкидыш – на дороге между Антиохией и Иерусалимом, и сегодняшняя потеря оживила воспоминания о том горьком событии. Как бы глубоко ни прятала она их в закоулках памяти, они всегда всплывали на поверхность, беспокойные, требовательные. Ничто не мешает ей понести снова – так сказала повитуха. Но это проклятие, а не благословение. Для этого маленького бездыханного тела не будет освященной могилы. Его не крестили, его не ждет воскрешение, ему предстоит лишь бесконечное сошествие в ад.

* * *

Следующие несколько дней Алиенора провела в боли и лихорадке. Жар был таким сильным, что она бредила и металась в кошмарном забытьи. Изабелла, Марчиза, Эмма не отходили от нее ни на миг, охлаждали ее кожу розовой водой, успокаивали, когда она кричала. Лекари сменяли друг друга. Один раз Алиенора видела Генриха, стоящего у ее постели, но не могла сказать, было ли это на самом деле или только привиделось. Еще ей казалось, будто она слышала его голос, осипший от тревоги:

– Она ведь не умрет, нет?

– Сир, все в руках Божьих, – потупившись, ответил лекарь.

– Я спрашиваю еще раз: она не умрет?

– Ради чего? – услышала Алиенора свой голос – надтреснутый, тусклый.

Генрих склонился над кроватью, и она почувствовала аромат свежего воздуха на его одежде и более резкий запах конского и мужского пота.

– Ради того, моя любовь, что ты всегда поступаешь наперекор. Ты не перестанешь бороться, хотя бы только чтобы досадить мне.

– Я могу досадить тебе, умерев, – прошептала она.

В темноту под ее веками ворвался белый кречет, который летел, широко расправив крылья, словно разгневанный ангел.

Когда Алиенора очнулась в следующий раз, Генрих все еще был рядом. Утренний свет проник в комнату и превратил его волосы в языки пламени, а зеленый цвет котты – в яркую зелень травы. Король встретился с ней взглядом:

– Ну, я же говорил.

– Точно вижу, что я не в раю, – просипела Алиенора. – Осталось понять, не в аду ли.

Он с сарказмом усмехнулся:

– Решай сама, моя любовь, но я рад, что ты осталась с нами. – Он нагнулся, взял ее руку и прижался губами к обручальному кольцу на ее пальце.

Возникло воспоминание – полное крови и боли.

– Ребенок, – выдавила она. – Ребенок умер.

– Тише. Это не важно.

– Важно!

– Ты все еще очень слаба. Отдыхай, набирайся сил. Я не хочу потерять тебя. – Он поцеловал ее в лоб и ушел из комнаты, тихо ступая, – впервые на памяти Алиеноры.

– Он приходил каждый день, госпожа. – Эмма поправила одеяло и налила Алиеноре чашу ячменного отвара. – Как он, должно быть, беспокоился о вашем здоровье!

Алиенора глотнула холодного мутного питья. В ее теле царили слабость и опустошенность, но она испытывала голод, и ум ее был чист.

– Да, – произнесла она с усталой иронией. – Муж беспокоится о моем здоровье, потому что, если я умру, ему придется иметь дело с волнениями и мятежами в Аквитании. Он беспокоится о своем престиже и о связях, которые получил благодаря браку со мной. Но я сама значу для него не больше, чем привычное препятствие. Если это препятствие вдруг исчезнет, Генрих потеряет равновесие, по крайней мере на какое-то время. – Она мотнула головой, увидев, что Эмма собирается возражать. – Это правда. Я знаю, как он ко мне относится. Лучше так, чем жить в иллюзии.