– Ладно, но повенчаются они сразу после родов. Больше никаких отсрочек я не потерплю.

– Как скажешь. – С этими словами Алиенора сомкнула веки.

* * *

Дверь за оруженосцем закрылась, и Генрих взял в руку кубок с вином и посмотрел на канцлера. Они только что закончили партию в шахматы. Из противостояния оба вышли с честью, так как дело закончилось патом, однако триумф победы ускользнул и от белых, и от черных.

– Томас, я хочу поговорить с тобой, – сказал Генрих. – Насчет вакантного престола Кентербери. Думаю, ты уже догадался о моем предложении. Или, полагаешь, я призвал тебя только ради того, чтобы ты забрал к себе на обучение моего сына?

Бекет склонил голову:

– Да, сир, я задавался этим вопросом. – Его лицо оставалось непроницаемым.

– Что же, давай я отвечу на него. Я призвал тебя, чтобы объявить о своем желании сделать тебя архиепископом. Мне кажется, что это будет самым разумным решением. – Томас втянул носом воздух, и Генрих поднял руку, останавливая его. – Никаких возражений. Не говори, что тебе не хочется этого поста или что ты недостоин его, поскольку это будет ложью. Мне нужно, чтобы ты согласился и привел государство и Церковь к гармонии. Я все продумал, ты единственный человек, способный это сделать.

– Сир, есть другие кандидаты, которые тоже смогли бы достичь этой цели и которые давно уже служат Церкви.

Генрих фыркнул:

– Ты имеешь в виду Фолиота и Роджера из Пон-Левека? Мне нужен на этом посту человек, который смотрит в будущее, а не в прошлое.

Томас раскраснелся, и Генрих заметил, как он сжимает и разжимает кулаки под широкими рукавами – похожие движения лапами делает кот перед броском.

– Сир, я не уверен, что мне следует принять ваше предложение, если мне позволено прямо высказать свое мнение. Будет трудно объединить светское и духовное, потому что одно всегда станет вытеснять другое.

Генрих отмахнулся от этого аргумента:

– Вот я и говорю: нужно привести их к гармонии. И у тебя это получится. Те дела, на которые не останется времени, можешь передавать другим людям, что будут у тебя в подчинении.

– Сир, вы оказываете мне огромную честь…

– Да, огромную. – Глаза Генриха вспыхнули огнем, и он наклонился вперед, чтобы донести до собеседника всю мощь своей воли. – Я рассчитываю на тебя, Томас. Если ты не согласишься, то мне и вправду придется выбирать из людей вроде Джилберта Фолиота. Что бы ты предпочел: говорить с ним как канцлер с главой Церкви или, надев обе мантии, повелевать им во всех сферах?

– Полагаю, вы знаете ответ на этот вопрос, сир, н-но все равно это очень серьезный шаг.

– Это шаг, который ты хотел бы сделать, как бы ты сейчас ни протестовал. Я тебя знаю, Томас, я знаю, как честолюбив ты и ненасытен. И только подумай, что это будет значить для твоей семьи. Простой житель Лондона на вершине Церкви и государства! – Генрих увидел, что канцлер зарделся еще ярче. Король прекрасно понимал, как ненавистны Томасу любые напоминания о его низком происхождении и сколь велико его стремление к власти. – На этом посту мне нужен ты, – повторил он. – Настало время перемен.

Бекет сложил ладони вместе, будто в молитве, прижал кончики пальцев к подбородку:

– Вы возвысили меня до звания канцлера и теперь хотите, чтобы я стал архиепископом Кентерберийским. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы справиться с возложенными на меня обязанностями, только, с вашего позволения, сначала я хочу испросить Божьего совета.

– Делай, что считаешь нужным, – согласился Генрих. Рыбка уже у него на крючке, почему бы не разрешить ей самой подплыть к нему.

* * *

Гарри был одет в синюю котту, в сравнении с которой его глаза казались василькового цвета. Мантию из ярко-красной шерсти окаймляли золотые полосы, а пряжка ремня была вырезана из моржового бивня. Сегодня он прощался с детской, прощался с заботами матери и ее женщин и отправлялся жить в дом канцлера, где его ждали более строгий режим и учеба.

У Алиеноры перехватило горло, когда она взглянула на сына. Такой взрослый и в то же время – еще ребенок.

– Я прошу тебя усердно учиться, – сказала она, приглаживая его золотистые волосы. – Тебе предстоит стать королем и герцогом, и то, чему ты сейчас научишься, очень поможет в будущем. Надеюсь, канцлер будет хвалить тебя и твои успехи.

– Да, мама. – Гарри кивнул с важностью.

На его лице читалось два чувства: предвкушение и напускная смелость. Канцлера Томаса он хорошо знал, потому что тот часто бывал в королевском дворце и беседовал с его родителями о деньгах и управлении. У него удивительные наряды, гораздо красивее, чем у папы, а еще две мускулистые белые борзые с красными ошейниками и серебряными колокольцами. Из разговоров взрослых Гарри знал, что Томас будет новым архиепископом Кентерберийским и от этого станет еще более важным человеком. Когда он спросил у папы, не окажется ли Томас важнее самого короля, папины глаза стали очень сердитыми, но он только рассмеялся и сказал, что нет, не станет. Архиепископ Кентерберийский по-прежнему подданный короля и будет делать то, что ему прикажут.

Бекет прибыл в роскошной мантии из беличьего меха, заколотой большой золотой пряжкой.

Алиенора сжала волю в кулак, чтобы обращаться к нему с подобающей любезностью.

– Милорд канцлер, позвольте поздравить вас с вашей новой должностью, – сказала она.

С невозмутимым лицом Бекет поклонился, однако от Алиеноры не укрылось напряжение в его взгляде.

– Госпожа, я отдаю себе отчет в том, насколько важен вверенный м-мне пост, и буду трудиться на этом поприще со всем усердием, на какое только способен.

– Не сомневаюсь, – вежливо ответила она, а про себя подумала: время покажет.

У Бекета много врагов среди баронов и прелатов, в том числе епископы Херефордский и Лондонский, которых обошли при назначении архиепископа, но имелись у него и друзья при папском дворе, а это многого стоит. Алиенора по-прежнему считала, что со стороны Генриха было безумством вручить одному человеку столько власти, но решила пока держать язык за зубами.

– Я рассчитываю на то, что вы дадите моему сыну блестящее образование, – продолжила королева. – Научите его всему, что он должен знать, чтобы править мудро и справедливо.

– Госпожа, я буду стараться.

Алиенора исполнила ритуал прощания с сыном. На самом деле она уже простилась с ним наедине, а сейчас лишь поцеловала его в щеки, как требовал обычай. И все равно – одно прикосновение к его гибкому детскому телу, один глоток его запаха, и сердце Алиеноры разорвалось от боли. Никогда больше не быть Гарри маленьким мальчиком, играющим у нее в покоях. Ему пришло время оторваться от мира женщин, время отвернуться от матери и пойти навстречу возмужанию, навстречу иным, более жестким влияниям. Когда ее сын вышел из комнаты, ведомый рукой Бекета, в душе она рыдала, но голову держала высоко.