– А вы верите в Бога? – спросил Джошуа.

В подполье было тесно и жарко, его тело блестело от пота. По его руке полз таракан, и он стряхнул его. Позднее лето придавило городок на берегу Миссисипи, будто наступив пяткой ботинка. Жару впору было рассматривать как акт насилия.

– Меня воспитывали баптистом, но мое мнение по этому вопросу довольно запутанное.

Стенами подполья служили алюминиевые листы и гниющие деревянные решетки. У одной из таких решеток Джошуа и сидел, прячась от солнечных лучей, пронзающих тени и создающих вокруг него защитную клетку.

– Вот почему нас так легко соблазнить. Бог любит нас и нас любит весь мир. Соблазн – твое оружие, мелкий. Тебе сколько, пятнадцать? Тебе кажется, соблазнить кого-то – это как резко тронуться со светофора. Ты ничего не знаешь. Но узнаешь, очень скоро.

Сокрытый тенью, вампир пошевелился, и воздух вдруг наполнился запахом горелой плоти и порченого мяса. Джошуа знал, что вампир, насколько мог, старался не двигаться, чтобы залечить свои раны, но поскольку углы падения лучей менялись, это было невозможно. Мальчик сощурился, пытаясь различить его фигуру, но бесполезно. Зато он кое-что чувствовал – темное, трепещущее присутствие. Что-то крылатое.

– Пригласи меня, – попросил вампир.

– Потом, – ответил Джошуа. – Еще рано. Сначала обрати меня.

Вампир прокашлялся – звук при этом вышел такой, будто треснули какие-нибудь кости. На землю упало что-то влажное.

– Тогда иди сюда, парень.

Он снова пошевелился, на этот раз ближе к янтарному свету. Его лицо возникло из тени – будто нечто поднявшееся с глубины. Сидя на коленях, он ссутулился и повел головой, как собака, пытающаяся уловить запах. Лицо его оказалось сожжено. Тонкие полоски кожи свисали с почерневших сухожилий и мышц. Вместо глаз зияли темные глубокие впадины. Но даже в таком несчастном состоянии он выглядел удивительно изящным. Как танцор, притворяющийся пауком.

Джошуа во второй раз улегся на мягкую, кишащую муравьями и тараканами, многоножками и червями землю, расположившись так, чтобы верхняя часть его тела оказалась недоступна для света. Тем временем уже темнело, а угол падения света становился почти параллельным земле. Вечер спускался на землю.

Вампир нежно, будто любовник, прижал длинные обгоревшие пальцы к его груди. По телу Джошуа разлилось тепло. Каждый его нерв дрожал, словно пламя свечи. Вампир прикоснулся губами к его горлу, нашел языком уязвимую, насыщенную вену. И впился зубами в его плоть.

Приятная острая боль.

Джошуа смотрел на дом снизу – ржавые трубы, изолента, желтые листы утеплителя. Отсюда все казалось совсем другим. Уродливым. Он услышал шаги сверху – кто-то, кого он любил, прошелся из одной комнаты в другую.

Четыре дня назад он стоял ранним утром на крыльце своего дома, наблюдая, как воды Залива набегают на пляж. Это было его любимое время суток – одинокая сладкая петля между тьмой и светом, когда можно было притвориться, что ты один во всем мире и волен делать все по-своему. Через минуту уже пора было заходить в дом, будить пятилетнего брата Майкла, готовить ему завтрак, а потом собираться в школу, пока мать отсыпалась после ночной смены в «Красном лобстере».

Но этот короткий отрезок времени принадлежал только ему.

Вампир появился со стороны города: оставляя след из черного дыма, он быстро пересекал ничейный участок между домом Джошуа и ближайшим к нему зданием. Когда-то в том месте был жилой район, но несколько лет назад его смело ураганом. То, что осталось, сначала походило на ряд сломанных зубов, но затем правительство штата решило сровнять все с землей. Их дом тоже был серьезно поврежден: буря содрала верхний этаж, выбросив его куда-то в Залив, но остальное сохранилось, хоть и круто накренилось на одну сторону, а в прохладные дни теперь можно было ощущать проходящий сквозь стены ветер.

По этому пустому участку вампир и бежал – сначала источая дым, будто дизельный двигатель, а потом, когда солнце рассекло горизонт, и вовсе вспыхнув.

Вампир подбежал прямо к его дому и влез в щель, открывавшуюся в подполье, под ступенями на крыльце. Из-под досок повалил маслянистый дым, который тут же растворялся в светлеющем небе.

Джошуа все это время стоял неподвижно и лишь чувствовал, как внутри него поднимается немой крик.

Мама должна была вернуться с работы поздно – особенно если пошла куда-то с этим придурошным Тайлером, – поэтому Джошуа сам покормил брата и уложил его спать. Направляясь в спальню, они прошли рядом с лестничным пролетом, который раньше вел на второй этаж, а теперь был накрыт листом фанеры.

– Почитать тебе книжку? – спросил он, доставая с тумбочки «Ветер в ивах»[41]. Майкл не вполне понимал сюжет, но ему нравилось, как Джошуа читал разными голосами.

– Нет, – отказался брат, запрыгивая в кровать и натягивая на себя одеяло.

– Не надо? Точно?

– Просто хочу спать.

– Ладно, – проговорил Джошуа, чувствуя себя странно обделенным. Затем включил Майклу ночник и выключил лампу.

– Сделаем обнимашки, Джош? – спросил младший брат.

– Я не буду делать обнимашки, но могу полежать с тобой немного.

– Ладно.

«Обнимашки» было словом, которое часто использовал отец, пока не бросил их, и Джошуа смущало, что Майкл взял его на вооружение. Он лег поверх одеяла и позволил брату положить голову ему на плечо.

– Ты чего-то боишься, Джош?

– Чего-то типа монстров?

– Не знаю. Наверное.

– Нет, я не боюсь монстров. И вообще ничего не боюсь.

Майкл задумался на минуту, а потом признался:

– Я боюсь бурь.

– Это же ерунда. Просто сгусток ветра и дождя.

– …Я знаю.

Майкл погрузился в молчание. Джошуа ощущал смутную вину за то, что вот так заткнул его, но у него сейчас в самом деле не было сил снова говорить о бурях. Этот страх Майклу следовало перебороть самостоятельно, потому что логические доводы слабо влияли на его мнение.

Слушая дыхание брата и дожидаясь, пока тот уснет, Джошуа вдруг осознал, что думает, как изменится его отношение к родным после того, как завершится превращение. Он опасался, что утратит к ним чувства. Или, что еще хуже, примет их за пищу. Он сомневался, что такое произойдет, поскольку все, прочитанное им о вампирах, вроде бы указывало на то, что они сохраняли все свои прижизненные воспоминания и эмоции. Но такие мысли все равно сеяли в нем тревогу.

Вот почему он не впускал вампира в дом, пока сам не стал им. Он хотел убедиться, что тот нападет на кого нужно. Нельзя было допустить, чтобы он добрался до кого-нибудь из его семьи.

С любовью вообще было сложно. Джошуа чувствовал, что должен защитить маму и брата, но это ощущение было тяжело сопоставить со словом «любовь». Возможно, это было одно и то же; он, честно, не знал. Он пытался представить, что почувствует, если их не станет, но это у него не слишком получалось.