Принц не сводит глаз с моего лица. Кажется, он не напуган и не расстроен. Он просто выглядит задумчивым.

Он забирает у меня тиару и оценивающе смотрит на нее. Идет мимо меня и ставит ее на место.

Я закрываю глаза; значит, этого не избежать. Я могу оттолкнуть его и забрать тиару. Уверена, что он не станет со мной драться, – по крайней мере, не будет драться так же, как я. Готовлюсь, сжимая в руке кинжал, просто на всякий случай, но когда принц снова поворачивается ко мне, он держит в руках другую тиару. Более старую, с большим количеством камней, прозрачных и блестящих.

– Лучше возьми вот эту, – замечает он. – Она принадлежала Маргарите де Валуа. Она стоит гораздо больше, чем та, другая, но матушка ее ненавидит. Может быть, она даже не заметит ее пропажи.

Я молча смотрю на него. Этти всхлипывает и обвивает его шею руками. Он явно удивлен, но позволяет ей себя обнять и краснеет, когда она целует его в щеку. Потом замечает кинжал у меня в руке.

– Ты что, собиралась меня заколоть?

– Может быть, – тихо отвечаю я и убираю кинжал.

Забираю тиару и отлепляю Этти от принца.

– Нам пора уходить. Мы должны найти Кордей и остальных. Они – наша лучшая надежда сбежать из дворца.

– Я велел подать им экипаж, – смущаясь, замечает принц.

Я киваю.

– Я отдал бы эту тиару, даже если бы ты мне не угрожала, – добавляет он.

Если бы умела извиняться, я бы сейчас это сделала. Но словам извинения непросто сорваться с моего языка. Вместо этого я говорю дрожащим голосом:

– Не пей ничего, что она будет тебе давать. Никогда. Обещай мне.

Это большее, что я могу сейчас сделать.

– Обещаю, – отвечает он.

24. Цена хлеба

Мы находим Кордей у конюшен, где стоит в ожидании целая вереница экипажей. Кордей делает нам с Этти знак, чтобы мы к ней присоединились. Мы быстро забираемся вслед за ней в карету, а за нашими спинами появляется Монпарнас. Когда экипаж трогается, я сижу выпрямившись, напряженная как пружина, все еще удивляюсь тому представлению, которое устроила сегодня Кордей. А Этти так вымоталась, что, кажется, даже не волнуется из-за того, что едет в одном экипаже с баронессой гильдии Убийц.

Она сворачивается клубочком и быстро засыпает, положив голову мне на плечо.

Я не собираюсь спать, потому что никто в здравом уме не будет спать в одной карете с двумя Убийцами. Мы долго молчим. Внутри все сжимается: мне не удалось раздобыть хлеб.

Чувствую, что Монпарнас смотрит на меня, молча и не сводя глаз с моего лица, как умеют только Торговцы смертью. От этого взгляда у меня начинают стучать зубы.

Кордей откашливается, и я напряженно выпрямляю спину.

– Думаю, ты можешь далеко пойти, Кошечка, – говорит Кордей. – Пожалуй, со временем ты можешь стать баронессой Воров.

Сердито хмурюсь.

– У меня совершенно нет желания становиться баронессой Воров, – отвечаю я, но на ум сразу же приходит похожий разговор с Томасисом.

Уголки рта Кордей слегка приподнимаются: ее забавляет моя реакция.

– Все бароны гильдий рано или поздно умирают. Мы же не бессмертны.

Отворачиваюсь от нее, как будто это поможет мне не слышать, что она говорит. Мысль о том, что однажды я могу стать баронессой Воров, предполагает также, что однажды умрет Томасис. Томасис, мой Отец, который взял меня к себе и защитил, который окружал заботой все эти годы. Не хочу представлять себе мир без него.

– Вечная Смерть приходит за всеми, – будто прочитав мои мысли, говорит Кордей. – В могиле уже нечего бояться. Но пока мы живы, нам есть чего бояться – непостоянства. Гильдиям нужны сильные и жестокие бароны, готовые поддерживать мир любой ценой.

– Даже ценой неповиновения Закону? – спрашиваю я, подумав о Тигре.

Кордей улыбается, обнажая зубы.

– Нужно превращать врагов в союзников. А если это не удается, их нужно просто уничтожать. Их и всех их последователей, чтобы нечего было бояться, когда ложишься спать.

Мы продолжаем ехать в полной темноте, и слова Кордей все звучат у меня в голове. Очевидно, она немного сошла с ума после стольких убийств, потому и говорит так загадочно.

– Кто сегодня вечером заплатил за смерти? – спрашиваю я. Это наглый вопрос, но, кажется, Кордей сейчас расположена к беседе. – Сколько чад гильдий успели отведать этой воды, прежде чем стало известно, что она несет смерть? Это Орсо отправил вас отомстить знати за содеянное?

Прежде чем заговорить, Кордей долго смотрит в окно экипажа, а затем, в своей странной манере, не отвечает ни на один из моих вопросов своим рассказом.

– Известно, что те, кто примыкает к Отверженным, сбрасывают старую кожу, забывая о том, что было с ними до этого. Но иногда я об этом вспоминаю. Много лет назад, когда я была ребенком одной из Тех-кто-ходит-днем, у меня были люди, родные по крови, которые не могли вынести того устройства мира, в котором жили. И они решили его изменить. Они были очень храбрыми и очень наивными. Ведь разве может один человек изменить судьбу всего народа? Однажды их предали, и они были окружены врагами. Они знали, что проиграли и больше ничего поделать не могут, потому решили стоять до конца и так встретить Вечную Смерть. Враги подожгли то место, где они скрывались, чтобы выкурить их оттуда, и они бросились в огонь, чтобы не быть схваченными. Меня спас Орсо. Тогда его звали иначе. Он был другом моего отца и именно он вынес меня на руках из огня.

Значит, слухи верны. Орсо спас жизнь Кордей, когда она была совсем юной. Неудивительно, что Призраки и Летучие мыши – такие верные союзники.

– Проживи я хоть тысячу лет, никогда не смогла бы отплатить этот долг. Эта связь глубже, чем кровь и плоть, крепче железа. Потому что если бы Мертвый барон не отнес меня тогда в подземелье, если бы не привел ко Двору чудес и не ввел в ряды Торговцев смертью, за мной гонялись бы как за преступницей и зарезали бы на улице как собаку. А тело мое болталось бы на Монфоконе и плясало бы на ветру на радость толпе.

Я это помню. «Все семьи и друзья революционеров подверглись преследованию, не помиловали никого. Жены, дети, все кровные родственники, родня, носящая ту же фамилию, – все они были отправлены на гильотину или повешены на Монфоконе в назидание».

– Сегодня меня никто никуда не посылал, – говорит Кордей, повернув ко мне голову, и