— Здесь нет птица, нет зверь, — объяснила Роза. — Вся ушла. Можно поймать рыба.

Но индейцы не желали себя утруждать и не поддавались ни на какие уговоры. Они видели, что на берегу громоздятся груды мешков и тюков с едой; чего торопиться — вот иссякнут запасы, тогда можно и охотиться, и рыбу удить.

А пока надо было строить каноэ.

— Это явно бассейн Амазонки, — сказал доктор Мессинджер. — Речка эта, скорее всего, впадает если не в Риу-Бранку, так в Риу-Негро. Пай-ваи селятся по берегам, а град, судя по всему, расположен на одном из притоков где-то ниже по течению. В первой же пай-вайской деревушке мы раздобудем проводников.

Каноэ сооружали из коры. Три дня ушло на то, чтобы отыскать четыре прямых дерева подходящего возраста и свалить их. Обрабатывали деревья прямо на месте. Кору обдирали ножами с широкими лезвиями; на это ушла еще неделя. Индейцы работали терпеливо, но сноровки у них не было, и, снимая с одного дерева кору, они повредили ее. Тони и доктор Мессинджер ничем не могли помочь им: они провели эту неделю, охраняя сахар от женщин. Мужчины бесшумно двигались по лагерю и близлежащим зарослям. Они беззвучно раздвигали голыми плечами дремучий подлесок; под их босыми ногами не шуршали опавшие листья; речи их были коротки и почти неслышны, болтали и пересмеивались одни женщины; за работой индейцы иногда ухали в такт; развеселились они всего раз: у одного индейца — он обдирал ствол — соскользнул нож и врезался в мякоть пальца. Доктор Мессинджер обработал рану йодом и забинтовал. После этого женщины не давали ему прохода, они то и дело показывали ему царапины на руках и ногах и просили помазать йодом.

С двумя деревьями удалось покончить за один день; на третье ушел весь следующий день (это было то самое, у которого повредили кору), а на четвертое — еще два: оно было больше других. Когда последние волокна обрубили, четверо мужчин встали вокруг ствола и сняли кору целиком. Она тут же скрючилась, образовав полый цилиндр, мужчины отнесли его к реке и спустили на воду, привязав лозой к дереву.

После того как кора была готова, сделать из нее каноэ не составляло сложности. Четверо мужчин растягивали кору, двое других укрепляли распоры. Концы не заделывали, а слегка загибали, так чтобы они поднимались над водой (при полной загрузке каноэ погружалось всего на три-пять сантиметров). Потом мужчины принялись за однолопастные весла; сделать их тоже не составляло сложности.

Каждый день доктор Мессинджер спрашивал Розу:

— Когда лодки будут готовы? Спроси мужчин.

И она отвечала:

— Вот сейчас.

— Сколько еще дней понадобится — четыре, пять — сколько?

— Совсем мало. Лодка кончить вот сейчас.

Когда стало ясно, что работы близятся к концу, доктор Мессинджер занялся подготовкой к отъезду. Он разобрал запасы, разбив грузы первой необходимости на две группы; они с Тони будут сидеть в разных лодках, каждый берет с собой ружье и патроны, фотоаппарат, рацион консервов, товары для обмена и личные вещи. На третье каноэ, где должны были плыть одни индейцы, грузились мука, рис, сахар, кассава и еда для индейцев. Каноэ явно не могло увезти все товары, и выше, на берегу, оставили аварийный фонд.

— С нами пойдут восемь человек. Четверо останутся с женщинами охранять лагерь. Главное, добраться до пай-ваев, дальше все пойдет как по маслу. Тогда макуши могут отправиться домой. Думаю, наших запасов они не разграбят. Здесь нет ничего такого, на что бы они позарились.

— А не взять ли нам с собой Розу, чтобы она нам переводила?

— Да, надо ее взять. Я ей скажу.

К вечеру было готово все, кроме весел. И едва спустилась благословенная тьма, Тони и доктор Мессинджер сбросили перчатки и сетки, действовавшие весь день им на нервы, и затребовали Розу на ту половину лагеря, где они спали и ели.

— Роза, мы решили взять тебя с собой вниз по реке. Ты нам нужна, чтобы говорить с мужчинами. Поняла?

Роза молчала; на лице ее, освещенном снизу стоявшим на ящике фонарем, ничего не отразилось — заслоненные высокими скулами глаза, прямые, нечесаные космы, редкая вязь татуировки на лбу и губах, бочкообразная фигура в засаленном ситцевом платье, коричневые ноги колесом.

— Поняла?

Но она и на этот раз промолчала; казалось, она всматривается поверх их голов в темную чащу, но глаза ее крылись в тени.

— Послушай, Роза, все женщины и четверо мужчин останутся здесь, в лагере. Восемь человек поплывут на лодках до деревни пай-ваев. Ты поедешь в лодке. Как только мы приедем к пай-ваям, ты и восемь мужчин вернетесь на лодках назад в лагерь. И потом все вместе назад к макуши. Поняла?

Наконец Роза заговорила:

— Макуши пай-вай не ходить.

— Я вас не прошу идти к пай-ваям, а прошу пойти с нами, довести нас до пай-ваев. Потом вы вернетесь к макуши. Поняла?

Роза подняла руку и очертила в воздухе круг, охватывающий лагерь, дорогу, по которой они пришли, широко раскинувшуюся саванну позади.

— Макуши там, — сказала она. Потом подняла другую руку и махнула в сторону скрытого от глаз края по течению реки. — Пай-вай там, — сказала она. — Макуши пай-вай не ходить.

— Послушай, Роза. Ты разумная, культурная женщина. Ты прожила два года с черным джентльменом мистером Форбсом. Ты любишь сигареты…

— Дай сигарета.

— Ты поедешь с мужчинами в лодках, и я дам тебе много-много сигарет.

Роза невозмутимо смотрела перед собой и молчала.

— Послушай. С тобой едут твой муж и еще семь мужчин, они не дадут тебя в обиду. Как же мы будем разговаривать с мужчинами без тебя?

— Мужчина не ходить, — сказала Роза.

— Разумеется, мужчины идут с нами. Вопрос только в том, идешь ли ты?

— Макуши пай-вай не ходить, — сказала Роза.

— Господи, — устало сказал доктор Мессинджер, — ладно, поговорим об этом утром.

— Дай сигарета.

— Что же будет, если она не пойдет?

— То ли еще будет, если никто из них не пойдет, — сказал Тони.

Назавтра лодки были готовы. К полудню их спустили в воду и поставили на прикол. Индейцы молча занялись приготовлением обеда. Тони и доктор Мессинджер ели язык, вареный рис и консервированные персики.

— С запасами полный порядок, — сказал доктор Мессинджер, — нам их хватит по меньшей мере на три недели, а до пай-ваев мы доберемся за день-два, не больше. Выходим завтра.

Ружья, рыболовные крючки и рулоны ситца — жалованье индейцам — они оставили в деревне. И все равно у них набралось с полдюжины