— Да нет, пишу я, балуюсь. Тут вот в журнале нашем «К новой жизни» три года назад повесть написал, так сейчас над новой работаю…

— Конечно, — обрадованно сказал Вадим, — я вам о нем такие истории порасскажу, на целый роман хватит.

Ему почему-то очень понравилось, что этот майор со странной фамилией Корп пишет повесть. И он представил, как, придя домой, майор ночью, на кухне, мучительно складывает слова на бумаге и искренне радуется, когда фраза получится упругой и точной.

— Лосинский на общих работах? — поинтересовался Вадим.

— Да что вы, у таких, как он, полный набор болезней, он библиотекой заведует. Вы хотели бы поговорить с ним?

— Если можно.

— Конечно, пойдемте, я провожу вас в жилую зону.

Они вышли из здания штаба, прошли мимо клумб по красивым дорожкам, усыпанным речным песком, и опять подошли к забору. Только здесь он назывался предзонник. За ним жили люди, отбывавшие срок в ИТУ. Опять на вахте сработал замок. Вновь прапорщик быстро и цепко посмотрел на Вадима. У этого человека была нелегкая работа. Кажется, чего проще, открыл ворота, пропустил из рабочей зоны в жилую бригаду. Нет, он не просто пропускал этих людей. Он должен был точно определить, кто проносит в бараки выпиленные в мастерских ножи, самодельные карты, чай. Нет, нелегкая служба была у этого тридцатилетнего парня. Поэтому и легли преждевременно морщины на его лицо. Поэтому глаза его стали холодными как лед. Трудно служить в ИТУ. Но прапорщик этот знает, что служба его нужна очень. Он охраняет не зону. Нет. Он охраняет своих сограждан, которые, возможно, никогда не узнают о нем.

Есть профессии, о которых пишут в газетах, делают телепередачи. Но мало, очень мало знают у нас о людях, посвятивших свою жизнь перевоспитанию людей с искореженной психикой. И хотя Вадим шел вместе с майором Корпом, прапорщик все равно внимательно прочел его удостоверение и, приложив ладонь к козырьку, с интересом посмотрел на подполковника из легендарного МУРа.

Жилая зона напомнила Вадиму военный городок, в котором когда-то в далекой молодости он служил. Только окна двухэтажных бараков намертво схватили решетки.

Чистота, порядок, строгость.

Дневальные, в синих куртках, с повязками на рукавах, вытянулись, как солдаты, приветствуя майора.

— Степанов, — подозвал одного из них Корп.

Дневальный подошел, остановился, глядя на майора прищуренными светлыми глазами.

— Вы почему в школу не ходите?

— Я к учению неспособный, гражданин майор.

— Вот что, Степанов, я вам так скажу. На волю выйдете, там будете жить как хотите. А пока помните: не умеете — научим, не хотите — заставим. У меня все, идите.

Степанов недобро мазнул глазами по Корпу и Орлову и отошел.

— Трудный экземпляр. Рецидивист. Вор-домушник. Кончил пять классов и учиться не хочет. Ничего, заставим.

— У вас десятилетка?

— Нет, одиннадцатилетка, как школа рабочей молодежи. Но по его сроку он еще два курса института успеет закончить. Ну, вот мы и пришли.

Вадим увидел здание с надписью «Клуб».

— Вы идите, библиотека на втором этаже, а я вас здесь подожду.

У входа висел лозунг: «На свободу с чистой совестью». В вестибюле расположилась Доска почета колонии. Вадим подошел к ней. Портреты передовиков напоминали ему муровскую картотеку. Уж больно выразительные лица были у знатных тружеников этого учреждения. Одна ячейка для фотографии была пуста. Но подпись осталась. «Суханов», — прочитал Вадим. Орлов поднялся на второй этаж, подошел к дверям библиотеки, осторожно открыл их и шагнул в комнату. Никого.

Потом он услышал, что кто-то в глубине комнаты, за стеллажами, напевает:

И Вадим увидел спину человека в синей форменной куртке, только очень новой и отглаженной, из-под которой вопреки правилам выглядывал воротничок голубой рубашки.

— Добрый день, Александр Петрович.

Человек обернулся, увидел Вадима и улыбнулся:

— Батюшки, Вадим Николаевич! Какими судьбами?

— Решил проведать вас.

— Так идите сюда, я сейчас чайку заварю.

— Ах, Александр Петрович, все-то у вас есть, даже здесь.

— Живу на доверии. Начальство точно знает, что чай у меня только для тех целей, для которых он продается.

— А блатные не пристают?

— Ко мне?

В голосе Лосинского послышалось такое недоумение, что Орлов сразу же понял неуместность вопроса. Пожалуй, в уголовном мире Москвы Вадим не знал человека, пользующегося большим авторитетом, чем Лосинский. Он не воровал и не убивал. У него была другая профессия. Филин организовывал преступления. Он разрабатывал операции. Причем выстраивал их с шахматной точностью. Лосинский начал заниматься этим еще в тридцатых годах. «Попасть к нему на прием» считалось большой честью для «рыцарей уголовного мира». Лосинский «работал» только с тем, кому безусловно доверял. Никогда, ни в одной из его комбинаций не совершалось убийство или просто избиение потерпевшего.

— Я противник любого насилия, — любил говорить он.

Крупные мошенничества и аферы, легендарные, вошедшие в историю криминалистики ограбления были совершены по его указанию. Он был своеобразной энциклопедией уголовного мира. Знал всех «королей» подпольного бизнеса, к ним-то и направлял своих людей Филин.

Несколько лет назад Вадиму пришлось серьезно повозиться с крайне запутанным делом, концы которого уходили в Ош, Ташкент, Сухуми, Ригу. Лосинского он арестовывал в Таллине, вечером в варьете. Филин сидел с дамой, пил шампанское и смотрел программу. Взять его не составляло труда, но кто знает, каким стал этот гроссмейстер комбинаций. Вполне возможно, что у него могло оказаться оружие, а терять ему нечего. Была пятница. Зал ресторана был набит плотно. Прекрасно одетые, серьезные эстонцы пришли провести свой еженедельный вечер в любимом месте. Вадим уже давно отвык от ресторанной чопорности. В Москве все было более демократично. Там приходили в ресторан в джинсах и куртках. Вообще люди потеряли чувство меры. Когда-то в Москве прийти в ресторан вечером без галстука считалось не то что неприличным, а просто диким.

А теперь даже во МХАТ на премьеру являются в куртках с надписью «Адидас».

Но в Прибалтике все осталось по-прежнему. Итак, оркестр играет, милые девочки, артистки варьете, обнаженные почти полностью, танцуют что-то озорное, меняются краски прожекторов, а Вадим и таллинский коллега Валера Данилевский не знают, что предпринять. Наконец Данилевский, хитро усмехнувшись, подозвал метра. Тот выслушал его и, серьезно кивнув, отошел.

— Что ты придумал? — спросил Вадим.

— Сейчас увидишь.

Номер варьете закончился, и к Филину заскользил официант с подносом. Он споткнулся у самого стола, и мороженое, перевернувшись, потекло по прекрасно сшитому пиджаку. К столу бежал метр, официант пытался салфеткой вытереть лацканы костюма. Вадим не слышал, что говорил Филин. Он только увидел, как Лосинский поднялся, развел руками, видимо извиняясь перед дамой, и заспешил к выходу.