— Не уверена, что мне хватит опыта. А что тут с вами делают — в смысле, вас же как-то лечат?

— Мне сделали ангиопластику.

— А. Ну вот, я даже не знаю, что это такое. И вряд смогу сделать вам еще одну.

— Господи, да и не надо.

Интересно, это ей только кажется или действительно беседа приобрела несколько похабный оттенок? Похабный и одновременно чопорный, будто она ему отказывает, хотя он ее и не думал домогаться. Да нет, конечно, это только ее воображение. Может, не откажись она в ту ночь от предложения Барнси, была бы сейчас не такой озабоченной.

— А… что такое ангиопластика?

— Да ерунда. Они в тебя засовывают шарики и надувают. Чтобы артерии прочистить.

— То есть вы перенесли операцию? В течение последних тридцати шести часов?

— Операция — сильно сказано. Баллончики они вводят через катетер.

— И вы действительно хотите сбежать от детей, которые летят через полмира, чтобы с вами увидеться?

— Да.

Она невольно улыбнулась. Его «да» шло от сердца.

— Подумайте, ваши мальчики летят через Атлантику, а им всего… кстати, сколько им?

— По двенадцать. Плюс-минус.

— …А их отец сбегает с больничной койки в неизвестном направлении.

— Совершенно верно. Дело не в том, что я не желаю видеть кого-то из них. Но все вместе… Знаете, я ведь их ни разу не видел всех вместе, в одной комнате. Не видел и не хочу. Поэтому мне и надо сбежать, пока не поздно.

— Серьезно? Вы никогда не видели всех детей вместе?

— Ради бога! — Он изобразил сценический ужас. — Все эти церемонии…

— И сколько у вас осталось времени?

— Парни прибудут сегодня вечером. Лиззи здесь, внизу; про Джексона вы знаете. Так что остается только Грейс. Ее пока еще не нашли.

— А где она живет?

— Ой, бросьте, только этого мне сейчас не хватало.

— Вы точно не знаете?

— Я вообще не имею представления.

— Но кто-то ведь знает.

— Кто-то всегда знает. Последняя жена всегда находит способ выйти на предпоследнюю. Так и разнюхивают постепенно.

— А как же они умудряются выйти на предыдущую жену?

— Все мои жены знают порядок появления на свет моих детей. Сам-то я в это не особенно вникаю, но каждая моя очередная жена стремится показать предыдущей, какая они гуманная, заботливая и чуткая… знаю-знаю, я говорю ужасные вещи, да?

Энни попыталась выразить на лице неодобрение, которого он ожидал, но потом передумала. Неодобрение принижало его, ставило вровень с людьми, которых она знала. Она стремилась вникнуть во все подробности его многосложной жизни, а неодобрение автоматически затыкало ему рот.

— Вовсе нет, — произнесла она.

Такер глянул на нее:

— Правда? Почему?

Откуда ей знать почему… Конечно же, вот так бросать детей на произвол судьбы — не самая красивая привычка.

— Мне кажется… каждый должен делать то, что у него лучше получается. Если матери более квалифицированно заботятся о детях, то не мешать им — может быть, наилучший выбор.

На мгновение она представила себе, будто у Дункана дочь от предыдущей партнерши, а ей приходится общаться с матерью Дункановой дочери, в то время как сам он чешет яйца и слушает свои бутлеги Такера Кроу. Устроил бы ее такой расклад? Совершенно определенно нет.

— Не думаю, что вы действительно так считаете. А если да, то вы первая такого рода женщина, которую я встретил. Во всяком случае, благодарен за вашу терпимость. Однако она меня отсюда не вызволит.

— Сначала повидайтесь с детьми.

— Нет-нет, тогда уже поздно будет. В том-то и дело, что я не должен с ними видеться.

— Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.

— Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?

И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.

— Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… — Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.

— Прекрасно. А вот и мы!

Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.

— Лиззи, Энни, познакомьтесь.

Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.

— Грейс в Париже. Завтра приедет.

— Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?

— Чепуха. Разумеется, она приедет.

— Зачем?

— Затем, что хватит тянуть.

— Что?

— Хватит держать нас порознь.

— Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.

Энни встала:

— Я, пожалуй, пойду.

— Так вы придете завтра?

Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.

— Может быть, не надо завтра?..

— Надо.

Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.

— Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, — ухмыльнулся Такер.

— До свидания, Лиззи, — изрекла Энни с откровенным вызовом.

— Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.

Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.

— Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?

Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.