— Чертова штука! — воскликнула Клаудия, встряхивая несчастный маркер. — Вечно без чернил. — С идиотской кривой улыбкой она повернулась к классу: — В общем, так: «Сердце тьмы».

— А там на полке есть красный, — сообщил кто-то из учеников.

Клаудия скривилась:

— Да? Спасибо. А ну его, красный. Будто тетрадки проверяешь. — Она хихикнула. — И потом, мне… нам совсем не обязательно, чтобы название было на доске. Обойдемся сегодня без него. — Клаудия поправила очки. — Надеюсь, следующие сорок пять минут и так никто не забудет, что мы изучаем «Сердце тьмы».

Теперь все двадцать пять пар глаз сверлили ее лицо.

— Хо-ро-шо-о. — Она взяла книгу, обошла стол и присела на него, скрестив ноги и положив на колени «Антологию коротких рассказов». — Кто назовет главного героя?

— Мне нравится запах напалма по утрам, старик.

— Верно, Том. Повесть Конрада легла в основу фильма. А теперь, раз уж ты сам вызвался, назови главных героев «Сердца тьмы» и «Апокалипсиса сегодня».

— О че-ерт, — простонал Том, осознав собственную ошибку.

Класс дружно загоготал.

Том запинался, заикался и в конечном итоге все переврал.

Парень имел такое же представление об английской литературе, как Клаудия о том, что с ней творится. «Что ж это такое? Я не могу писать!» Господи, только не это! Неужели снова желание? Быть не может. Она ведь вычеркнула то желание, насчет романа, да и желала-то она писать. А теперь она не может писать.

— Нет!

Двадцать пять пар глаз вопросительно уставились на нее. Том замолк. Ну и ну. Она выпалила свое «нет» вслух! Клаудия укоризненно покачала головой.

— Нет, — повторила она спокойнее, стараясь, чтоб на этот раз слово прозвучало как обычно, — но ты на верном пути. Давай попытаемся понять, какая разница между главным положительным героем и главным отрицательным героем. Кто нам объяснит? Эйприл? Пожалуйста.

Эйприл с самодовольной улыбочкой пустилась в объяснения. А вдруг станет хуже? Вдруг Клаудия вообще больше никогда не сможет писать? Как она будет работать? Да что там работать — ни записку не написать, ни адрес на конверте. Ужас, ужас!

Что-то с грохотом упало на пол у задних парт. Циркуль. Помнится, точно таким сама Клаудия пользовалась на геометрии. Циркуль валялся в проходе между двумя последними столами, никто на него не предъявлял прав. Но Клаудия поклялась бы, что вещица принадлежала Тому.

— Это еще откуда взялось? — Она перебила рассуждения Эйприл по поводу положительных / отрицательных героев.

Молчание.

Теперь уже Клаудия вглядывалась им в глаза. Куда катится этот мир, думала она, если детям больше не разрешают носить в школу циркули? Старый добрый инструмент для рисования окружностей угодил под запрет наравне с оружием и наркотиками. Выносить циркули из кабинета математики строго запрещалось. До чего сузилась окружность нашей нравственности.

Удивительно еще, что педсовет заодно не предложил переименовать и саму мат. лабораторию, — очень уж напоминает «мат», а поди догадайся, к чему это может привести. Хотя, по правде говоря, название мат. лаборатория совершенно идиотское. Не поджаривают же они там косинусы на бунзеновских горелках.

Двадцать пять пар глаз не открыли ей ровным счетом ничего. Никто не стукнул на владельца. Клаудия вздохнула.

— Я это забираю.

Она прошла в конец класса и подняла циркуль.

— Политика абсолютной нетерпимости и все такое. — Клаудия указала на острый кончик, собираясь высказаться в том смысле, что все это смешно. Но тут палец коснулся циркуля, и она резко отдернула руку — на пальце появилось ярко-красное пятнышко крови. «Будем надеяться, никто не заметил».

Клаудия обошла стол, открыла нижний ящик и бросила циркуль в сумку, сделав мысленную отметку: не забыть попозже занести его в мат. лабораторию. Черкануть себе памятку не хотелось даже пробовать.

Задвигая ящик, Клаудия быстренько облизнула палец, затем вернулась на прежнее место, снова уселась на стол, скрестила ноги, снова уложила на колени «Антологию» и постаралась не обращать внимания на вкус крови во рту.

— Приемная доктора Сили, — радостно пропела Мара в трубку, хотя радости не испытывала. В последнее время такое с ней случалось чаще и чаще. А началось все в конце прошлой недели — ее голос стал позволять себе слишком много вольностей. Некоторые предложения звенели веселой песенкой — по телефону особенно заметно. — Понедельник и среда с восьми до пяти, вторник и четверг с девяти до семи. — На Марин слух, звучало как детский стишок. — Пятница — с семи до полудня.

Полу-у-дня. Мара залилась, как хороший дверной звонок. Да что с ней такое?

Слава богу, дама на том конце провода сочла это милым. Старушка, похоже, сильно впечатлилась Мариной жизнерадостностью:

— Мне еще не доводилось говорить с такими регистраторами! Обычно они такие грубиянки!

Мара хотела объяснить, что она не регистратор, но это вышло бы грубо, — к тому же она наверняка пропела бы это в своей новой манере, которая только вызывала приступы болтливости у бабули. Сейчас старушка объясняла, что у нее неладно с деснами и как именно неладно, а Мара молча внимала, не доверяя собственному голосу и не решаясь открыть рот. Дама хотела записаться на эту неделю — вторую неделю марта, — и Мара чуть не расхохоталась. Но это тоже было бы грубо.

— До тринадцатого апреля у нас все забито, — сказала она.

Трубка надолго замолчала.

— Тогда запишите меня на тринадцатое апреля. У вас такой милый голос. А у нас в Фонде так рекомендовали доктора Сили… Уверена, он мне понравится.

Вот будет любопытно взглянуть на выражение ее лица, когда она встретится с доктором Сили. Впрочем, старушки его обожают, особенно престарелые тетки из Женского фонда. Необъяснимо, но факт: дантист д-р Сили — любимчик чикагских светских дам в возрасте. Чем только он их притягивает? Кабинет, прямо скажем, так себе и расположен не бог весть в каком районе. Должно быть, привередливым старухам странным образом по нраву полное отсутствие индивидуальности и холодность доктора Сили. Возможно, он им напоминает богатеев-мужей. Нынешних или бывших. А скорее всего, им просто нравится, как доктор Сили сплетничает — будто вовсе и не сплетничает. «Как поживает Энн Батиста?» — «Прекрасно, а что?» — «Да так, ничего. Просто я очень переживал за нее. А как же, ведь после развода у нее ничего не осталось». И глаза пациентки загорались огнем. «Да что вы говорите? Совершенно ничего не осталось после развода? Я так и знала, новый „Мерседес“ — это ширма!»

Мара переложила телефон в другую руку и записала данные бабули. Можно бы прямо сейчас завести карточку, чтоб не возиться, когда пациентка придет, но Мара проголодалась. Она полезла в стол, чтоб чем-нибудь подкрепиться, и замерла над раскрытым ящиком. Все вроде так — да не так, будто кто-то здесь рылся. Небось доктор Сили совал свой нос, подумала Мара и вытащила пакетик инжира. Хоть не отчитал за то, что она держит в столе съестное, и на том спасибо. Струхнул, должно быть, что придет ее муж и наподдаст как следует, подобьет оба глаза ему