царит полутьма. Укладываю девушку на постель поверх покрывала и зажигаю свечи. Снимаю мягкие ботиночки, открывая своему взору тонкие ступни. Чтобы не пялиться, прикрываю их пледом.

Присаживаюсь на край кровати и беру её руку. Проверяю пульс. Всё ещё слабый. Может у неё особенная реакция на этот эликсир? А может, Итеон что-то не договаривает, и не для всех допросы заканчивались “всего лишь лёгким недомоганием”?

Её пальцы холодны и я поднимаю их ближе к губам, ещё не понимая, что хочу сделать: согреть руку или коснуться бледной кожи на аккуратных пальчиках.

— Ваше сиятельство, — лекарь появляется в комнате и тут же торопливо проходит к постели, начиная суетиться и что-то доставать из своего саквояжа.

Киваю ему и зачем-то продолжаю держать её руку.

Выходит, она действительно собирается расторгнуть помолвку… Вот так просто? Готова отказаться от стольких лет, в течение которых считала меня своей собственностью? Почему-то теперь меня это задевает. Абсурд. Я должен радоваться, но вместо этого испытываю беспокойство и ощущение потери.

Возможно, я всего лишь хочу разгадать её? Понять, что с ней произошло. Почему я ощущаю её совершенно другой? Откуда в ней появились эта мягкость и нежность? Ничего подобного я раньше не замечал… Возможно потому, что ничего этого в ней прежде не было… Не было этой трогательности во взгляде, не было плавности в каждом повороте головы. Не было опущенных уголков губ… И что значит эта фраза “меня убили”? Может ли быть, что на её жизнь покушались? Почему никто об этом не знает? А об этом, очевидно, никто не знает… Если бы Его Величество был в курсе, Эммилина бы гуляла исключительно по закрытой части дворца…

— Ваше сиятельство, расскажите мне, пожалуйста, что произошло?

Вопрос, на который я бы предпочёл не отвечать, но я не могу себе позволить такую слабость.

— Мы… я дал герцогине один эликсир… который, скажем так, немного развязывает язык. И это подействовало на её светлость… неожиданным образом… — произнесённые вслух, эти слова ощущаются особенно погано. Поднимаю глаза и заставляю себя выдержать долгий осуждающий взгляд.

— Вы же понимаете, что это может значить лично для вас, ваше сиятельство?

— Более чем. Я не отрекаюсь от ответственности, просто прошу вас помочь ей.

Нет смысла пытаться смягчить действительность. Я допустил это. Мне за это отвечать и, уверен, в этом случае Его Величество не будет снисходителен.

— Дио Хэмис, скажите, что с её светлостью?

— Пульс слабый, но стабильный, хотя это вы и сами могли заметить. Она без сознания. Температура тела понижена. Я дал ей лекарства. Точнее, по нескольку капель трёх видов лекарственных настоев. И это не обычный обморок. Весьма странное состояние. Не могу дать гарантии, что ей не станет хуже.

— Я могу что-то сделать?

— Вы? — кажется, он хотел сказать что-то нелицеприятное, но вовремя спохватился и заставил себя придержать язык. Если бы он высказался, я бы не мог осудить его. — Простите, ваше сиятельство, но вы можете идти, я буду находиться рядом с её светлостью на случай, если ей станет хуже.

— Я останусь. А для вас подготовят соседние гостевые комнаты и я позову, если что-то понадобится.

— Как личный лекарь герцогини, я не могу уйти, вы ведь понимаете?

— Хорошо, тогда останемся вместе. Но я всё равно отдам распоряжение подготовить соседние комнаты для вас, — что-то внутри меня сопротивляется мысли оставить бессознательную Эммилину. Пусть даже рядом с её личным лекарем. Абсурдно? Да, я и сам это понимаю. Но в последнее время абсурдность буквально преследует меня.

Прошу Малию переодеть герцогиню, и мы с лекарем ненадолго выходим из спальни.

— Скажите, дио Хэмис, что на самом деле случилось с её светлостью несколько недель назад? Из-за чего она отложила свой визит сюда, во Фрэй Дау?

— Её светлость простудилась, и я порекомендовал ей отложить поездку.

Схлёстываемся взглядами. Лжёт. Говорит так, словно неоднократно прокручивал в голове эту фразу. Слишком быстро, слишком заученно. И это ещё больше убеждает меня в том, что с Эммилиной что-то происходит.

— А с чем связана потеря герцогиней равновесия на балу?

Недовольно поджимает губы и хмурится.

— Полагаю, госпожа устала.

Звучит логично. Целый вечер ей буквально не давали покоя. Я даже слышал спор двух дио, которые выясняли, кто пригласит её следующей. Правда, в итоге ни одному из них не повезло. Следующим кавалером Эммилины оказался я сам.

Вот только… и в этом случае — откровенная ложь. Эммилина не оступалась, как сама подтвердила Зейн-Малику. И дио Хэмис знает гораздо больше, чем говорит.

До глубокой ночи лекарь то и дело проверяет пульс, температуру тела, хмурится и тихо бормочет себе что-то под нос. Он приоткрывает рот Эммилины и длинной пипеткой по каплям вливает резко пахнущие настои, а затем по очереди массирует несколько точек на голове, плечах и руках.

— Её пульс больше не вызывает опасений, я дал ей лекарство для глубокого сна, — решает поставить меня в известность лекарь. — Теперь важно помочь ей восстановится.

Спустя ещё какое-то время, когда густая ночь начинает сменяться предрассветными сумерками, дио Хэмис сообщает, что опасность миновала и её состояние приближается к нормальному.

Я и сам вижу, что мертвенная бледность отступила, а дыхание стало глубже. Но под глазами всё ещё пролегают тени, а губы сливаются цветом с тоном кожи.

— Ваше сиятельство, не желает отдохнуть? Вам бы тоже не помешало восстановить силы.

— Нет, не желаю, а вот вы можете вздремнуть. Мне придётся отлучиться через пару часов, кому-то из нас стоит оставаться здесь.

— Разумно. Тогда я позволю себе немного сна, а потом сменю вас.

— Я безмерно благодарен вам, дио Хэмис.

— Ну что вы, не стоит. Я делаю это не для вас.

С этими словами он покидает комнаты.

Кажется, я всё-таки задремал в кресле, потому что странный звук заставил распахнуть глаза и вынырнуть из муторно-тревожной хмари. Мгновение, чтобы осознать, где я, и что происходит. От резкого пробуждения и беспокойства сердце гулко бьётся в груди.

Эммилина мечется на постели, беззвучно открывая рот, словно пытается закричать во сне. Её руки пытаются смахнуть невидимую удавку с шеи.

Перехватываю тонкие ладони, пока она снова не расцарапала себя.

— Эмми… Эмми, тише девочка, просыпайся, это просто сон… тшш… — отпускаю ладони, глажу по голове, путаясь пальцами в каскаде тёмных шёлковых волос, разметавшихся по подушке.

Она не просыпается. Сжимается, подтягивает к себе колени и едва заметно вздрагивает. Двигаю кресло вплотную к её постели, сажусь в него. Переплетаю наши пальцы.

Эммилина ещё пару раз вздрагивает и, наконец, расслабляется.

Откидывая голову на жёсткую спинку и прикрываю глаза… снова и