Индианка сделала несколько неуверенных, робких шагов, теребя конец помятого и запачканного сари: – Я понимаю, что, будучи гражданкой Англии, не имею права жить по индуским обычаям. Но эта вера моих предков и отречься от нее, значит, отречься от своего рода и близких.

Миссис Уотерс положила свою старческую, морщинистую руку на плечо девушки:

– Я не могу осуждать тебя, девочка моя, за религию, которой ты покланяешься. Ибо Господь один, а Имен у Него много. И каждый может и должен выбирать именно ту форму поклонения, к которой принадлежат предки. Идемте, девочки, я отведу вас в монастырь через черный ход. У меня есть ключи от пустовавшей кельи, где вы сможете переночевать и хорошенько отдохнуть, – потупив взор, я пошла за женщинами. Мы сделали лишь несколько шагов, как перед нами показались массивные, железные ворота, за которыми виднелись верхушки серых башней.

Идета постучала, потом что-то сказала на латыни, и врата со скрипом распахнулись. Я ахнула, прижав к губам ладонь. Монастырь был не просто серым и унылым, он казался устрашающим, дьявольским сооружением. Я не понимала, как такое здание может называться Храмом Бога.

Мои неприятные раздумья прервал тихий, бессильный стон. Оторвав взгляд от самой обители, я уже не смогла сдержать крика, созерцав колодки, в которых билась девушка. Бедняжка казалась такой тонкой, покинутой, несчастной. Рваное платье клочьями спадало с ее истощенного тела, волосы разметались в разные стороны.

– Кто это?

– Монахиня, засмеявшаяся во время богослужения. За это матушка уже два дня держит ее в колодках без еды и воды. Говорят, завтра утром ее должны освободить. Эту девушку, конечно, жаль всем, но спасти ее никто не решается.

– Как зовут эту несчастную? – движимая каким-то пороком, спросила я.

– Женевьева. Она, девятилетним ребенком, была найдена у ворот монастыря. Девочка была обессилена голодом и жаждой. С ней не было никаких вещей, но одета она была в изысканное платье, а на шеи у нее висел медальон. К ее руке был привязан маленький листочек с одним словом: «Женевьева». Когда малышка пришла в себя, она ничего не помнила о своей прежней жизни, будто сам дьявол стер с ее памяти события последних лет. Девушка выросла в монастыре, но до сих пор не было пострижена в монахини, ибо настоятельница считает, что, возможно, когда-то приедут ее родные и заберут домой, – я судорожно сглотнула и на миг мне показалось, что все, что связывало меня с внешним миром, превратилось в тонкую нить, которая оборвалась, издав при этом оглушительный звук. Женевьева… первая и старшая дочь графа и графини, моего приемного отца и матери… Женевьева, пропавшая из графства в возрасте…девяти лет… Неужели это она?

– Вивиана, с тобой все в порядке? – рука Сарасвати скользнула по моему плечу, будто пробуждая от обморочного сна.

– Да, все…, все хорошо. Миссис Уотерс, вы можете показать мне ту одежду и медальон?

– Да, конечно, могу. Вещи Женевьевы хранятся в сундуке, который более десяти лет не открывался, – кивнула Идета, как-то подозрительно поглядывая на меня. Сделав несколько неуверенных шагов, я почти в плотную подошла к колодкам, запрокинув голову и смотря в мертвецки-бледное лицо девушки. Густые, светло-рыжие, с золотым оттенком волосы, полуоткрытые, голубые глаза, нежные, персикового цвета губы. Она так была похожа на ту девочку, которую мне описывала Амелия в своем рассказе. Неужели это правда? Неужели судьба сыграла с нами злую и беспощадную шутку? Женевьева издала еще один пронзительный хрип, после чего ее голова повисла на груди.

– Если эта девушка и вправду Бломфилд, настоятельница пожалеет о своем жестоком поступке, – прошептала я: – Миссис Идета, покажите мне немедленно вещи Женевьевы! – потребовала я, понимая, что, возможно, перехожу некую границу, приказывая сестре-казначей.

Женщина лишь кивнула, жестом поманив нас всех за собой. Идя по гладкой поляне, нам нередко встречались любопытные монахини, которые, шепчась между собой, оглядывались и хихикали. Замечая такие жесты, не свойственные тихим монашкам, Идета не раз повышала голос, заставляя девушек возвращаться к своим обязанностям. Я понимала, что все жительница обители уважают эту пожилую даму и бояться ее. Но почему же тогда Идета, не воспользовавшись своими возможностями, оставила Женевьеву мучатся в колодках?

Перед нами показалось низкое здание с деревянной крышей, укрытой соломой. Сняв с пояса огромный, ржавый ключ, монахиня открыла железную дверь, пропуская меня вовнутрь. Оглянувшись на Сарасвати и Ашлинг, которые остались на улице, я подошла к казначее и взяла у нее узел. В старой ткани лежало темно-розовое платье и…медальон с гербом дома Бломфилд…

Я до крови сжала в руке кулон, не понимая, какие чувства мной овладевают. Толи то была радость, толи ненависть и зависть. Пытаясь успокоиться, я глубоко вздохнула, закрыв глаза. Перед внутренним взором крутилась картина, на которой богатая наследница всех земель Понтипридда мучается в колодках, умирая от голода и жажды.

– Мисси Уотерс, я должна вам кое-что сказать. Только поклянитесь, что об это никто не узнает, – попросила я, подняв умоляющий взгляд на женщину. Идета нахмурилась, но потом кивнула: – Если сказанное вами не будет осквернять божественные законы и заповеди, я обещаю, что никто больше об этом не узнает.

– Девушка, что мучается в колодках, старшая дочь графа Нишкона Бломфилд Понтиприддского и графини Кевен Бломфилд. Она та самая девочка, которая пропала много лет назад и о поисках которой знала вся Англия, – Идета непонимающе смотрела на меня, и в ее глазах мелькали разные отблески чувств.

– Я прошу вас, мадам, ничего у меня не спрашивая, доложить графу, что его дочь жива и здорова. Я прошу вас, миссис, не называйте моего имени, – я взяла похолодевшие руки казачьей в свои ладони, умоляюще смотря ей в очи.

– То, о чем вы меня просите, леди, противостоит закону. Я служу Господу, но также не могу отвернуться и от правил английского общества. Да, почти все считают, что монастырь находиться внегородской суеты и устоев, что в обители свои правила и законы, в которые не смеет вмешиваться правительство. Но это далеко не так. Монастырь и его служители – неотъемлемая часть закона и если я совершу то, что не должна делать, наказание очевидно. Мне не нужны объяснения, миледи, я давно все поняла. Вы и есть та сбежавшая фрейлина ее величества – Вивиана Бломфилд, за поимку которой назначены две тысячи фунтов. Ваша матушка-графиня сходит с ума от волнения в Уэльсе, отец волнуется в Германии, вы же спокойно разъезжаете по городам вместе с индуской. Это противоречит всем людским и божьим законам. Сейчас для вас есть только один выход: исповедаться, покаяться в своих грехах на Библии и смиренно ждать, когда за вами приедут люди монархини. В другом случае вы никогда не искупите свой грех. Что до Женевьевы, мое слово беззвучно в этой ситуации. Все решать должна настоятельница, а она, пускай и строгая и может показаться бессердечной, все же богобоязненная женщина. Примите решения здесь и сейчас, – я горько усмехнулась, понимая, что сама судьба заключила меня в ловушку. Да, пускай казалось, что у меня нет выхода, но выход был и очень очевидный.