Подобно мне, город полон радости и веселья. Ренн так и упивается собственной важностью, ведь сама герцогиня выбрала его местом своего обитания; меня же пьянит ощущение успешно завершенного дела. Однако к ликованию подмешивается и опаска. Горожане этак косо, оценивающе поглядывают на новоприбывших.

Мы до самой последней возможности не расстаемся с угольщиками. Вместе проезжаем квартал кожевников, расположившихся со своими зловонными чанами ниже по течению реки, потом сворачиваем на улицу, что ведет к городским кузницам. Их горны потребляют достаточно угля, чтобы лесной народ кормился с этого всю зиму. Здесь мы оставляем своих новых друзей. Напоследок рыцарь обещает непременно известить их, когда переговорит с герцогиней и ее советниками и его намерение вовлечь угольщиков в схватку с французами будет одобрено.

После этого уже втроем мы пробираемся в более зажиточную часть города. По ходу дела я стаскиваю с головы слишком узнаваемый чепец жены углежога и расчесываю пальцами волосы. Снимаю с плеч шаль, ищу на ней уголок почище и оттираю лицо. Теперь могу сойти за служанку, более-менее миловидную, только очень неряшливую.

Ко дворцу мы приближаемся уже в сумерках, и стража как раз зажигает факелы. Да, здесь не Геранд, где люди посещали дворец совершенно свободно. Охранники у дверей учиняют подробный расспрос всякому желающему войти.

— Это что-то новенькое, — говорит Чудище.

— Ну хоть кто-то следит за безопасностью герцогини, — отзываюсь я. Для меня эта бдительность — еще один барьер между герцогиней и подсылами д'Альбрэ. Пока остановишься, пока назовешься, глядишь, и разоблачат! Подумав, я добавляю: — Только вряд ли нас в таком виде допустят прямиком к государыне. Начнут выяснять, кто мы да откуда. А я не хотела бы, чтобы эти люди про тебя узнали.

Чудище прекращает смахивать с лица черную пыль.

— Ты им не доверяешь?

— Вернее будет сказать, что я не доверяю никому… Знаешь, я вот думаю, может, Исмэй еще состоит при государыне? Я бы попробовала ей весточку передать.

Рыцарь смотрит на стражников:

— Так они и пустили тебя к Исмэй, даже если она во дворце.

Я недовольно морщусь, потому что он прав.

Подумав немного, Чудище достает из-за пазухи ладанку и что-то вынимает оттуда:

— Вот, держи. — Он вручает мне брошку, серебряный дубовый лист святого Камула. — Думаю, Исмэй это узнает. А если не она, то капитан Дюнуа уж наверняка. Ну и стражники тоже. Они должны с честью принять всякого, кто покажет им такой символ.

Зажав брошку в кулаке, я спрыгиваю с седла и оставляю Чудище с Янником присматривать за конями. Подойдя ко входу во дворец, терпеливо жду, пока охранник не закончит расспрашивать какого-то горожанина, явившегося к канцлеру с жалобами на недавно введенные налоги. Обывателю дают от ворот поворот: канцлер занят делами поважнее, ему город надо оборонять от французов.

И вот я оказываюсь лицом к лицу со стражником.

Он хмурится при виде моей нищенской и вдобавок грязной одежды. Невзирая на это, я одариваю его самой соблазнительной улыбкой. Он моргает, и выражение лица немного смягчается.

— Чего тебе? — спрашивает он. — Если подумываешь устроиться судомойкой, то кухни с другой стороны.

Я поглядываю на бездельников-пажей, торчащих у самого порога за дверью.

— Нужно кое-что передать одной из фрейлин.

К нам подходит другой стражник.

— Да какие у тебя могут быть дела с фрейлиной герцогини? — спрашивает он таким тоном, словно я произнесла нечто невероятно смешное.

Для пользы дела решаю подпустить немного тумана:

— Исмэй Рьенн не простая фрейлина. Передайте ей вот это, а на словах — чтобы подошла сюда как можно скорее.

Не возьмусь сказать, что больше интригует их: упоминание об Исмэй или серебряный листок Чудища. Как бы то ни было, стражник берет брошку, вручает ее одному из пажей и вполголоса отдает распоряжение. Мальчишка уносится прочь, я же располагаюсь ждать возле стеночки, стараясь выглядеть персоной важной, но вполне безобидной, — сочетание на удивление трудное. Спустя некоторое время стражник все же решает, что своевольного броска внутрь я предпринимать не намерена, и перестает за мной усиленно наблюдать.

Откинувшись затылком к стене, я полностью отдаюсь ощущению торжества… Чудище жив. И мы в безопасности — едва ли во всем герцогстве найдется более защищенное место. Аббатиса засела в обители на другом крае страны, о моем появлении в Ренне она узнает, только если ей сообщат. До тех пор ей не отправить меня на новое задание. Значит, выдалась передышка и я смогу подумать о том, чем бы мне хотелось заняться в дальнейшем.

Мир вдруг кажется бескрайним, полным возможностей и свободы.

И еще то обстоятельство, что ни одна душа во всем Ренне не знает, кто я на самом деле такая. Мои тайны будут надежно сохранены.

Из коридора доносятся голоса приближающихся людей. Я тотчас отставляю блаженные мысли и пододвигаюсь ко входу.

— Нет, нельзя его убивать, это же кузен герцогини, — с сожалением произносит мужской голос.

— Значит, тем больше причин не доверять ему, — откликается женщина.

Это Исмэй! Мою радость и облегчение невозможно передать никакими словами!

А она продолжает:

— Случись что-нибудь с герцогиней, он окажется наследником. И к тому же он весь минувший год гостил у регентши Франции. Почем знать, кому на самом деле принадлежит его верность?

— Он там в плену был! — раздраженно настаивает мужчина.

— Ну нет бы с советниками остаться, — обиженно произносит Исмэй. — Послание было для меня, а ты тут зачем?

Я невольно улыбаюсь. В этих словах вся Исмэй.

— Затем, что нам передали знак святого Камула, которому служу я, а не ты.

Тут Исмэй со спутником выходят из-за угла и направляются к стражнику.

— Где ты взял это? — спрашивает вельможа.

Он рослый, темноволосый, определенно очень сильный, и выправка у него воинская.

Стражник тычет в мою сторону пальцем. Мужчина резко оборачивается, пригвождая меня взглядом серых глаз, холодным и твердым, точно камень у меня за спиной.

Вот он делает ко мне шаг.

— Ты еще кто? — спрашивает он негромко и очень сердито.

Я открываю рот для ответа, но Исмэй отпихивает грозного спутника:

— Вот что, Дюваль, сообщение было для ме… Ой! Сибелла!

Она бросается ко мне и обеими руками прижимает к самому сердцу. Я тоже крепко обнимаю ее… и больше всего в этот миг мне хочется разреветься у нее на плече. Она живая. Настоящая. И она здесь, рядом со мной. Очень долгое мгновение мне ничего другого не требуется. Только знакомые руки, заключившие меня в свое кольцо.

Наконец Исмэй бережно отстраняется: