— Хм… Драка? Странно… — недоуменно пробормотал он, прочтя заметку.

— Что случилось? — спросила его жена.

«Черт бы побрал их любопытство!» — подумал Коулмэн.

— Это ведь не тот человек? Не тот, с кем вы дрались, Ральфо?

Марио не знал настоящего имени Коулмэна, а если Коулмэн когда-нибудь и называл себя, то Марио, скорее всего, забыл.

— Да нет же! Говорю вам, нет. — Коулмэн чувствовал, что бледнеет, а Филомена, суетившаяся у плиты, услышав его раздражительный тон, даже обернулась.

— Той же ночью, когда и вы подрались. Разве нет? — не унимался Марио, на лице его появилась недобрая улыбка.

— Да, той же ночью, но не с ним, — сказал Коулмэн.

— Какое же ваше настоящее имя? — напирал Марио.

Филомена забеспокоилась:

— Не надо ссориться, Марио. У синьора Ральфо могут быть свои секреты.

Коулмэн неторопливо вынул из кармана портсигар, пытаясь придумать, как выйти из неловкого положения. Марио наблюдал за ним, и Коулмэну никак не удавалось взять себя в руки, его пробирала нервная дрожь.

— Ну что ж, ладно, — сказал Марио, пожав плечами и посмотрев на жену. Брови его нервно подергивались. На левой, там, где остался шрам от рыболовного крючка, не росли волосы. — Насколько я понял, синьор Ральфо, у вас неприятности. Ведь ваша дочь покончила с собой?

— Марио! — вскричала Филомена.

— Это неправда! — возмутился Коулмэн. — В этом нет ни одного слова правды! Она… — Он со стуком поставил стакан на стол, расплескав вино.

— Эй, смотри, что делаешь! — огрызнулся Марио.

Все произошло в считанные доли секунды. Коулмэна словно прорвало — он бросился на Марио, схватив его за грудки. В этот момент он думал только о предательстве Марио. Марио, которому он доверял, на чью дружбу, верность и помощь в трудную минуту он рассчитывал. Марио, его добрый товарищ, с которым он выходил в море рыбачить и который гостеприимно приютил его у себя. И вот теперь от гостеприимства не осталось и следа. С грохотом опрокинулся то ли стол, то ли стул, и они покатились по полу. Коулмэну все никак не удавалось ухватить итальянца за руки, молотившие словно два цепа. Дети и Филомена кричали. Вдруг что-то обожгло Коулмэна. Нестерпимая боль сковала поясницу и ноги, заставив забыть обо всем. Марио поднялся с пола, и тогда Коулмэн увидел, что произошло, — Филомена вывалила на него кастрюлю с горячим супом.

Сама она, прижавшись к стене, заливалась слезами. Марио чертыхался, но не от злости, а от страха и растерянности. Дети продолжали вопить хором, а в дверях стояли соседи.

Коулмэн поднялся и принялся дергать себя за штаны, пытаясь отлепить дымящуюся ткань от тела. Кровь капала на пол, словно осыпающиеся красные лепестки. Она сочилась у него изо рта.

— Филомена! Ради всего святого! — вскричал Марио. — Сделай что-нибудь! Помоги ему! Дай, что ли, соды…

Принесли соды и какой-то желтый жир в высоком кувшине, скорее всего рыбий. Коулмэн пришел в себя и попросил Марио и Филомену выставить за дверь соседей и детей.

— Мне нужно снять брюки, — сказал он.

Марио выгнал всех за дверь, а сам суетился вокруг Коулмэна, который, не обращая на него внимания, снял брюки и, оттянув трусы, начал прикладывать соду к больному месту. Он злился на Марио, хотя и понимал его. В конце концов, все произошло очень своевременно.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал он Марио. — Да и суп жалко. — Он натужно рассмеялся. — Поймите, Марио, я очень нервничаю. А когда вы сказали это о… о моей… — Он никак не мог произнести слово «дочери» — ему сразу вспоминались слова из газеты: «…самоубийство его жены Пэгги», выставлявшие чужое горе напоказ. Они приводили Коулмэна в ярость. — Я просто потерял голову. Я возмещу Филомене убытки, во всяком случае, куплю угрей для нового супа и приберусь здесь.

— Ah, non importa[22], — сказал Марио, продолжая наблюдать за ним.

— Мне нужно умыться. — Коулмэн кувшином зачерпнул воды из ведра. — Я возьму это с собой в комнату.

Филомена с ребятишками отсиживались в детской, так что Коулмэн без особого стеснения проследовал без штанов к себе, умылся и кое-как почистил брюки и трусы над корытом. Одевшись, он спустился вниз, намереваясь помириться с Филоменой.

На кухне сидел Марио со стаканом вина. Коулмэн вдруг смекнул, что Марио боится полиции.

— Синьор Марио, еще раз примите мои извинения, — сказал он. — У вас есть какая-нибудь тряпка?

— О, Филомена вымоет. Филомена! Думаю, она укладывает детей.

— В такой час?!

— Она всегда их укладывает, когда разволнуется, — сказал Марио, пожав плечами, и заглянул в соседнюю комнату. — Филомена, что ты их укладываешь? Ведь ничего не случилось, только суп немного разлили.

Филомена что-то прокричала в ответ, скорее взволнованно, чем гневно. Марио закрыл дверь.

Коулмэн нашел швабру с тряпкой и принялся за работу. Уж что-что, а пол мыть он умел. Он давно освоил это занятие и упражнялся в нем последние пятнадцать лет, пока жил в Риме, а до этого в Таосе, Тулузе и Ареццо. Марио подбросил в печку дров.

— Ну вот, теперь можно доложить Филомене, что здесь прибрано, — сказал Коулмэн.

— Спасибо, синьор Ральфо. Хотите стаканчик вина?

— Я понимаю, Марио, что стесняю вас. Если хотите, я могу сегодня съехать. Если подскажете куда. Дело в том, что у меня нет с собой паспорта, поэтому я не могу устроиться в отель.

В кухню вошла Филомена, она слышала последние слова и больше уже не плакала.

— Синьор извиняется, Филомена. Видишь? Он вымыл кухню, — сказал Марио.

— Примите тысячу извинений, синьора, — проговорил Коулмэн. — Я старался прибраться как можно лучше. Я уже сказал вашему мужу, что благодарен вам за ваше гостеприимство, но мне нужно будет съехать, только…

Марио не слишком заботился о деликатности, он красноречиво пожал плечами и сказал:

— Кажется, я знаю, куда вас пристроить. К Донато. Только у него холодновато. Живет-то он в…

Коулмэн не знал слова, но догадался, что оно означает «хижину». Ну что ж, можно попробовать переночевать там, а завтра подыскать что-нибудь получше. Конечно, такая перспектива не улыбалась ему, но гордость не позволяла Коулмэну попросить у Марио разрешения остаться. Кроме того, он чувствовал, что Филомена теперь настроена против него из-за того, что он затеял драку. Коулмэн извлек из кармана брюк влажный бумажник и достал из него пятитысячную бумажку.

— Это вам с Филоменой, Марио. Спасибо за все.

— О нет, синьор. Ведь мы уже получили, — запротестовал Марио.

Зная, как бедно они живут, Коулмэн настоял на своем. После этого поступка великодушия у него прибавилось, оно подстегнуло его отказаться от предложения пожить у Донато, сославшись на то, что он и так доставил Марио немало беспокойства — seccatura, как он выразился. Потом Марио прочел ему нечто вроде назидания, которое Коулмэн внимательно выслушал. Суть его была примерно такова: в наше время опасно путешествовать без документа, подтверждающего личность. Одним словом, попал в самую точку. Коулмэн знал, что Марио не доверяет ему после полученной из газеты информации, поэтому решил вообще уехать из Кьоджи. Он допил свое вино, и Марио тут же налил ему еще.