И вот однажды ночью, ничего не соображая после обильной выпивки, ее отец проиграл в карты банковский чек, по которому они ежемесячно получали свои деньги. Паолина все еще могла вспомнить лицо человека, которому достался их чек – смуглого, мрачного вида незнакомца, у которого хватило ума так уладить юридическую сторону дела, чтобы деньги впредь поступали ему, и у ее отца не осталось никакой возможности уклониться от своего долга.

После этого им приходилось полагаться только на милость судьбы, опускаясь все ниже и ниже, постоянно переезжая в еще более худшие комнаты в доходных домах, куда ни одна приличная женщина не позволила бы себе даже войти. Потому ли, что она была не похожа на остальных обитателей этих домов, или потому, что она мало с кем общалась, мужчины в этих бедных, кишащих головорезами районах не трогали ее. Правда, иногда к ней приставали на рынке или какой-нибудь прохожий, завидев спешащую по улице девушку, пытался с нею заговорить или кричал ей вслед, но чаще всего ей удавалось пройти незамеченной. После каждого подобного случая Паолина обычно бежала изо всех сил к себе в комнату, запирала дверь на замок и бросалась на кровать, едва дыша от испуга. В такие минуты она горячо молила Бога, чтобы ее отец хоть раз вернулся домой пораньше и побыл с нею, избавив ее, по крайней мере, от страха перед нападением. Однако ее мольбы постоянно оставались без ответа. Обычно отец приходил, когда уже занималась заря, с трудом держась на ногах, с затуманенными глазами и в дурном расположении духа из-за того, что ему опять не повезло в игре.

Им пришлось продать все, что имело хоть какую-то ценность. Она даже временами подозревала, что ее отец пускался на воровство. Однако ему почему-то всегда удавалось выкрутиться, имея в наличии ровно столько денег, сколько требовалось, чтобы сделать несколько ставок в казино, снова оставляя свою дочь одну с вечера до раннего утра.

«После того, как мне пришлось все это выстрадать, почему я не чувствую себя более счастливой сейчас, когда я обрела свободу?» – спрашивала себя Паолина, и ей тут же стал ясен ответ. Он заключался в том, что она до сих пор боялась – боялась остаться в одиночестве, лишиться даже того временного, зыбкого ощущения безопасности, которое давало ей присутствие сэра Харвея, пока ему это могло принести выгоду.

Паолина пыталась подсчитать в уме, во сколько должен обойтись им этот дворец вместе с жалованьем слугам, едой и вином, и пришла к выводу, что как бы ни была велика сумма, вырученная сэром Харвеем от продажи драгоценностей, учитывая и те три тысячи крон, которые предложил за нее герцог, вряд ли этих денег хватит надолго при том размахе, с которым они их тратили. День окончательной расплаты был уже не за горами и единственным путем к их спасению могла стать ее помолвка с графом.

Паолина бросила беглый взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Полдень уже миновал, и девушка старалась вспомнить, не говорил ли граф накануне о том, что собирается прийти к ним с визитом или ей следовало ждать от него письма, но все, что было сказано вчера вечером, вылетело у нее из головы. Она могла припомнить отчетливо только тот момент, когда она заметила голубой камзол сэра Харвея, приближающегося к ней, и в отчаянии бросилась ему навстречу, чтобы спрятать свое лицо на его плече. Каким сильным и широкоплечим он выглядел тогда и как легко все ее страхи улетучились просто потому, что он был рядом! Его присутствие всегда действовало на нее так – с ним она чувствовала себя в безопасности.

Девушка вспомнила, какое огромное облегчение она испытала, когда сэр Харвей ворвался через разбитое окно в комнату герцога как раз в тот момент, когда она уже почти потеряла всякую надежду на спасение. Как он был красив! Сколько в нем было силы! Он казался идеальным защитником для любой женщины от всех трудностей и мирских забот.

Паолина то и дело бросалась через всю галерею к тому месту, откуда она могла видеть широкую, покрытую ковром лестницу, ведущую к парадному вестибюлю. Почему он до сих пор не вернулся? Что с ним могло случиться? Неужели он решил, что она ему больше ни к чему, и оставил ее на произвол судьбы? От одной этой мысли ее охватила дрожь, руки девушки стали холодными. Он отсутствовал уже довольно долго, и Паолина ожидала его, стоя на лестничной клетке и едва сдерживая. трепет, пока не услышала его шаги по мраморным плитам внизу.

Она узнала бы его походку где угодно – твердую, уверенную поступь человека, знающего себе цену и идущего по жизни так, словно весь мир лежал у его ног. Он стал подниматься по ступенькам, и девушка замерла в напряженном ожидании, пока наконец его лицо не показалось из-за поворота лестницы. Затем сэр Харвей поднял глаза и увидел Паолину. Волосы девушки отливали золотистым блеском на фоне темных полотен, развешанных по стенам, кожа ее была белее, чем лепестки цветов камелии, которые он держал в руках.

Сэр Харвей в полном молчании медленно поднимался по лестнице, и когда он оказался рядом с Паолиной, та не смогла больше сдерживать себя.

– Что случилось?

Ее голос как будто вырывался из самых заветных глубин ее существа, хотя говорила она почти шепотом. Он вручил ей камелии.

– Графиня посылает их вам. Она глубоко потрясена кончиной брата, но понимает, что тут нет вашей вины.

Паолине показалось, что охватившее ее чувство облегчения было выше ее сил. Она пошатнулась, и тут же рука сэра Харвея поддержала ее.

– Все в порядке, – произнес он ласково. – Они намерены сохранить все случившееся в секрете, за исключением самых близких родственников.

– Каким образом он... умер?

– Он застрелился из дуэльного пистолета! Его нашли рядом с телом маркиза на полу.

– Тогда откуда его родным стало известно, что он покончил с собой... из-за меня?

– Он оставил записку, в которой просил набальзамировать его сердце и послать вам в алебастровой урне.

– Нет! Нет! – вскрикнула Паолина в отчаянии. – Я не возьму ее. Они не могут... заставить меня.

– Вам лучше успокоиться, – посоветовал сэр Харвей.

Он помог Паолине сесть на софу и затем пересек комнату, чтобы налить вина в две рюмки.

– Выпейте это, – сказал он. – Вам это не помешает, как, впрочем, и мне тоже после всего того, что нам пришлось пережить сегодня утром.

Паолина вся дрожала и была так взволнована, что едва смогла взять у него рюмку. Наконец он пришел ей на помощь, поднеся рюмку к губам девушки. Паолина отпила глоток, и вино, смочив ей горло, сняло дрожь и подавило уже готовый начаться припадок истерики.

– Как он мог... решиться на такое? – с трудом выговорила Паолина спустя мгновение.

– Не забывайте, что мы имеем дело с итальянцами, – ответил сэр Харвей. – Они на многое смотрят иначе, чем мы. Кроме того, любовь значит в их жизни намного больше, чем это бывает у англичан.

– Я не приму эту урну, – произнесла Паолина, с трудом сдерживая себя.

– Предоставьте это мне, – ответил сэр Харвей. – Вам нет необходимости видеть ее, да и вообще иметь к этому какое-либо отношение. Но факт остается фактом: так как его записка содержит последнюю волю, семья намерена выполнить его желание.