Мараси ощутила себя карлицей рядом с грозной мощью этой статуи. Когда они с Уэйном прошли под копьем, даже показалось, что с наконечника, который опускался на фут ниже центра арки, капает кровь. Мараси невольно сжалась, но не замедлила шага. Она не испугается, встретив суровый взгляд Выжившего, – ведь ее воспитали согласно догматам этой религии. Связанные с нею отвратительные образы были слишком хорошо знакомы капитану Колмс.

В представлении Мараси Выживший был не столько суровым, сколько требовательным. Он будто бы хотел, чтобы люди признали противоречие, лежавшее в основе его религии. С одной стороны, ее приверженцев призывали выживать, несмотря ни на что, с другой стороны, образы, связанные со смертью, служили жестоким напоминанием о том, что в конечном счете всем им суждено провалить эту миссию. Таким образом, идея выживания заключалась не в том, чтобы победить, а в том, чтобы как можно дольше тянуть время, прежде чем проиграешь.

Сам-то Выживший, конечно, правила нарушил. Он всегда так делал. Доктрина объясняла, что он не умер, но выжил – и планирует вернуться, когда нужда в нем будет острее всего. Но если он не вернулся в блеске славы, когда наступил конец света, что же такое еще должно случиться, чтобы заставить его это сделать?

Они плутали по кладбищу, выискивая домик смотрителя. Наступил вечер, и появился туман. Мараси попыталась не увидеть в этом какого-нибудь предзнаменования, но в тумане местечко и впрямь сделалось пугающим. В клубящемся тумане могильные плиты и статуи окутались тенями. Иногда по ночам туман казался Мараси игривым. На этот же раз его непредсказуемые движения напоминали скорее толпу беспокойных призраков, которые следили за нею и Уэйном, рассерженные их вторжением.

Уэйн начал насвистывать. От этого по спине у Мараси снова пробежал холодок. К счастью, домик смотрителя был уже недалеко – впереди на тропе уже показались его огни, от которых в тумане появился светящийся желтый пузырь.

Мараси приблизилась к Уэйну, но вовсе не из-за того, что рядом с ним чувствовала себя спокойнее.

– Нам нужен человек по имени Дешан. Он ночной сторож и один из тех, чьи финансовые записи демонстрируют регулярные всплески дохода. А значит, занимается грабежом могил. На этом кладбище это происходит особенно часто, и к тому же в финансовых документах оно фигурирует как место, где на деньги городского правительства хоронят неопознанные трупы. Почти уверена, что останки кандра попали именно сюда. Осталось только найти этого Дешана и заставить его поработать на нас лопатой.

Уэйн кивнул.

– Только здесь будет посложнее, чем с банкиром, – предупредила Мараси. – Он сомневался, но в конце концов нам помог.

– Серьезно? – спросил Уэйн. – А мне показалось, он просто придурок…[2]

– Сосредоточься, Уэйн. Чтобы надавить на такого человека, как Дешан, необходимо применить всю полноту закона. Подозреваю, что придется намекнуть на снисхождение.

– Погоди-погоди… – Уэйн остановился посреди дорожки, и туманное щупальце завилось над его лбом. – Ты и ему собираешься показать свое добро?

– Не мог бы ты выразиться несколько иначе?

– Да ты послушай. – Уэйн понизил голос. – Насчет банкира согласен. С ним ты поработала отлично – признаю, я не гордый. Но здесь, в мире обычных людей, к властям относятся по-другому. Если ты продемонстрируешь этому парню свой жетон, гарантирую, что он поведет себя как кролик. Заныкается в ближайшую дыру и не скажет ни слова.

– Хорошие техники допроса…

– Не стоят ни гроша, если ты спешишь, – перебил Уэйн. – А мы и впрямь спешим. Моя позиция тверда. – Он помедлил. – И вообще, я уже стырил твой жетон.

– Ах ты… – Мараси быстро перерыла сумочку и обнаружила, что пластинка с гравировкой, удостоверявшая констебльский статус, действительно исчезла. Вместо нее обнаружилась пустая бутылочка из-под сайлесского бренди. – Ох, умоляю. Эта штука по цене и близко не сравнится с моим жетоном.

– Уверен, сделка хороша, – парировал Уэйн. – Потому что твой жетон на этом кладбище – всего лишь бесполезный кусок металла.

– Но надеюсь, ты отдашь его, когда мы закончим?

– Конечно. Если вернешь мне эту бутылочку полной.

– Но ты же сам сказал…

– Плата за обслуживание, – пояснил Уэйн, бросив взгляд на домик кладбищенского сторожа, к которому вела тропа. Затем снял цилиндр и наступил на него.

Мараси отпрянула, прижав руку к груди, а Уэйн, каблуком расплющив шляпу, поднял ее и вывернул наизнанку. Окинул критическим оком, потом снял с пояса для флаконов с металлами ножик и вырезал в боковой части шляпы дыру. Но видимо, и этого ему показалось мало: откинув пыльник, Уэйн еще и срезал одну из подтяжек.

Когда он снова надел цилиндр, то сделался удивительно похожим на бродягу. Конечно, Уэйн всегда находился в шаге от этого облика, но все равно было поразительно, насколько два небольших изменения его преобразили.

Тем временем солнце село, но туман рассеивал городской свет, и на самом деле оказалось светлее, чем могло бы быть в ясную ночь. Уэйн крутил в руке нож и рассматривал Мараси. Ей сделалось не по себе.

– Что?

– Ты выглядишь слишком шикарно, – пояснил Уэйн.

Мараси оглядела свой наряд. Она была в простом небесно-голубом повседневном платье длиной до середины икры, с кружевными рукавами и воротником.

– Это совершенно обычная одежда, Уэйн.

– Не для того, чем мы планируем заняться.

– Я могу быть твоей нанимательницей или кем-то в этом духе.

– Тип, к которому мы идем, ничего не расскажет, если рядом будет какая-нибудь респектабельная особа. – Он в очередной раз прокрутил в руке нож и потянулся к ее груди.

– Уэйн! – воскликнула Мараси.

– Не надо напрягаться. Ты же хочешь, чтобы все прошло как надо, так?

Мараси вздохнула:

– Только не слишком шали.

– Я скорее со львом пошалю, Мара. Да-да.

Он срезал «окошко» из непрозрачного кружева на лифе платья, отчего образовалось глубокое декольте. Потом пришел черед рукавов, которые Уэйн укоротил на целый фут, так что теперь они заканчивались выше локтя. Срезанным кружевом он, как лентой, обвязал платье под грудью и потуже затянул шнуровку на спине. В результате грудь приподнялась и выпятилась самым скандальным образом.

Последними штрихами стали несколько выборочных разрезов на юбке и втертая в край подола грязь. Шагнув назад, Уэйн задумчиво постучал себе по щеке и удовлетворенно кивнул.

Мараси осмотрела себя, чтобы оценить его художества, и была поражена. Уэйн не только улучшил корсаж – он надрезал швы и вытащил нитки, отчего платье теперь выглядело не испорченным, а поношенным.