Скажу честно, дедушка выглядел грозно – змеиные шкурки трясутся, глаза горят, лицо искажено. Свита подыгрывала, как могла: хмурила брови, у кого они были, скалила редкие зубы и мрачно сопела.

По всей видимости, я должен был устрашиться и обмочиться прямо на месте.

– Вы достойны наказания! – сделал вывод старый гриб. – Но не простого, а особенного! Мы источим ваши мозги ужасом, у которого нет имени! Прожжем ваши глаза знанием, что невыносимо для смертных! Превратим ваши сердца в содрогающиеся ошметки слизи!

Я зевнул.

Старик поперхнулся от ярости, стоявший за его плечом «Дон Кихот» поднял винтовку.

– Нет, не так, – обладатель щегольской шляпы поднял руку. – Они должны увидеть!

– Кончай ломать трагедию, дедушка, – сказал я. – Мы и так уже навидались достаточно. Давай так – вы нас развязываете, и ты даешь мне интервью про Пабло Эмилио Диаса. Я плачу тебе две штуки американских баксов и после этого забываю о твоем существовании.

Деньги порой действуют даже на самых непрошибаемых сектантов.

Но сейчас оказался не тот случай.

– Не притворяйся дураком, русский, – сказал старик. – Наслаждайся жизнью, пока можешь.

И команда религиозных пенсионеров принялась за дело. Нас усадили по обеим сторонам от входа в храм, прислонив спиной к барельефам – меня с Антоном справа, Сулему и Лопеса слева. «Дон Кихот» и негритос разожгли костер, а дряхлые индейцы отправились в джунгли.

– А что мы будем делать? – шепотом спросил Бартоломью, с надеждой глядя на меня.

– Честно говоря, не знаю, – ответил я. – Подозреваю, что эти чуваки свихнулись еще в детстве, а затем благополучно ускользнули от латиноамериканских эскулапов. Теперь они спокойно и деловито порежут нас на кусочки, чтобы принести в жертву древним богам.

– А я думал, у тебя есть план… – в этой фразе было столько разочарования, что его хватило бы на сотню дошколят, обнаруживших, что Дед Мороз – это пьяный сосед в тулупе и бороде.

– Плана нет, так что курнуть не выйдет.

Шутка моя не удалась, Антон вздохнул и отвернулся.

«Эх, неудача, – подумал я, глядя на размахивавшего блекло-желтой бляхой дедушку. – Без этой штуковины я вряд ли смогу противостоять их колдовству. А уж воткнутому под ребра ножу вообще трудно что-либо противопоставить. Так что остается…»

Честно говоря, оставалось только умирать – мрачно и уныло или скалясь смерти в харю. Второй вариант нравился мне куда больше, но боевого духу, откровенно говоря, не хватало.

Как-то он поистрепался за последние дни.

Костер тем временем разгорелся, в него накидали каких-то трав, отчего повалил серо-желтый дым с резким химозным запахом. Из внутренностей пирамиды древние безумцы натащили кучу всякого хлама – медные ножи, жезлы из кости, серебряные чаши, потемневшие от времени. Напоследок выволокли даже несколько деревянных статуй, что изображали чудищ с женской грудью.

– Настоящий передвижной этнографический музей, посвященный культурам древности, – заметил я, разглядывая все это барахло. – Или скорее бескультурью древности.

Дым расползся в стороны, затянул небо, да и повис себе, отчего поляна погрузилась в сумрак. А вокруг костра, пламя которого приобрело мертвенно-белый цвет, запрыгали раздевшиеся догола стариканы. Каждый из них вооружился либо чашей, либо жезлом, либо ножом; с пустыми руками остался лишь наш знакомец по Кито.

И еще он почему-то так и не снял шляпу.

Лысины стесняется, что ли?

Сектантские пенсионеры дружно забормотали и, приплясывая, двинулись вокруг костра. Узри это зрелище негры из племени хаба-хаба, они бы прослезились и признали старичков за своих.

Продолжалось это безобразие довольно долго, сколько точно, не знаю, но не один час. Гнусавые песнопения сменялись народными танцами вприсядку, пелена дыма продолжала висеть, и мерзкий запах щекотал ноздри.

Я уже начал скучать, когда обладатель щегольской шляпы издал пронзительный вопль и вскинул руки. То же самое сделали остальные, и вокруг костра образовался круг из застывших силуэтов.

А затем я увидел и услышал.

То, что надвигалось на нас сверху, не имело облика… точнее, оно не могло удержаться в одном обличье более секунды, и все эти обличья были чудовищными; к земле тянулись десятки жадных хоботов, превращавшихся в хвосты или пальцы, мелькали лица, искаженные, нечеловеческие, перетекали в слюнявые хари, свисало нечто похожее одновременно на уды и на щупальца; рев, хохот и стоны обрушивались на землю, заставляя ее содрогаться от ужаса; волнами накатывали запахи – разрытая могила, розовый куст, поле пшеницы, лужа дымящейся крови…

При попытке описать все это, осознать, ухватить разум начинал корчиться от бессилия. На уши давило, глаза слезились, и очень хотелось закрыть их или отвести в сторону.

Антон испуганно пискнул, оттуда, где находились Лопес и Сулема, раздался сдвоенный вопль.

«Хрен вам, – подумал я, не отводя взгляда. – Помимо всякого чародейства есть еще сила воли! Есть смелость и любознательность, шустрые мозги и прочая человеческая придурь, что порой крепче стали и полезнее пистолета! Хотите, чтобы я тут обосрался от страха и превратился в студень? Нет уж!»

Сверху на меня пялился скорее всего один из Древних, или его призрак, или его отражение, уж не знаю. Таращился свирепо, и взгляд этот должен был повергать ниц, внушать страх и прочую муру. Но в этот момент кровь моя кипела упрямством, и поэтому я и не подумал пугаться.

Сдохну? Все мы умрем.

Меня зарежут, как овцу, на жертвенном камне? Ну, хоть не скончаюсь в скучной больнице, десять лет пролежав парализованным и глядя, как подо мной меняют утки и вытирают мне слюни.

Ну и чем ты можешь напугать меня, харя?

Спутникам моим приходилось куда хуже – Бартоломью трясся, его зубы клацали, точно кастаньеты, Сулема молился, выкрикивая слова в полный голос, Лопес время от времени постанывал.

Громадное лицо, состоявшее из тысяч других, заколебалось, распалось на ошметки. К земле с визгливым криком устремились крылатые тощие силуэты. Закружились вокруг нас, замахали хвостами. Тонкие пальцы пощекотали мне подбородок, сверкнули злобой белые глаза.

Я плюнул в один из них, и демонская тварь с обиженным визгом отпрянула.

Метнулась туда, где на траве рядком лежали деревянные статуи, и втянулась в одну из них. Мертвая деревяшка заиграла бликами, налилась глянцем, даже вроде бы зашевелилась.

Громадный негр опустил руки, вышел из круга и лег животом на изваяние.

О боги, а я-то думал, что все знаю о сексе и его разновидностях…

Нет, сам я сторонник традиционного разврата – одна женщина, один мужчина, одна кровать плюс возможно некоторое количество всяких забавных штучек. Но я делал материал о зоофилах, регулярно сталкиваюсь с «пидарасами», слышал о некрофилах и прочих откровенных придурках.