Как бы ни складывались обстоятельства, противник вскоре столкнулся с непреодолимой преградой — корпусами 1-й танковой армии, стеной стоявшими на его пути.

К ночи все соединения, пройдя 35–40 километров, заняли исходное положение с готовностью наступать: 6-й танковый корпус — на Меловое, Васильевку, Дмитриевку, Раково, Красный Починок, Казацкое; 3-й механизированный корпус с рубежа обороны Шепелевка, Луханино, Сырцово, Яковлево делал все возможное, чтобы не допустить противника, его прорыва на Обоянь; 31-й танковый корпус — на Ивню, Меловое, Дмитриевку, Круглик, Раково, Бутово, Томаровку, Яковлево, далее вдоль шоссе на Белгород[157].

К этому времени противник продвинулся на отдельных участках на 4–5 километров, потеснив части 6-й гвардейской армии. Удерживать свои позиции командарму Чистякову становилось с каждым часом все труднее. Особенно трудно стало после того, как командующий 4-й немецкой танковой армией Готт ввел в бой свой резерв — два танковых корпуса — 48-й и танковый СС, намереваясь захватить переправы на реке Псел в районе Обояни и севернее Кочетовки[158].

Катуков и Никитин перебрались на новый командный пункт, расположенный в роще рядом с селом Зоринские Дворы. Связь с частями и соединениями уже действовала, и командарм решил связаться с 6-м танковым корпусом. Комкор Гетман в это время укреплял свою оборону, закапывал в землю технику и маскировал позиции. Об этом он и докладывал спокойным голосом, будучи уверенным, что в ближайшие дни ему не придется наступать.

Это и взорвало Катукова: всем командирам предписывалось наступать, а командир 6-го корпуса, видите ли, строит оборону.

Андрей Лаврентьевич Гетман раньше других понял, что, прежде чем наступать, придется посидеть в обороне и выбивать танки противника. Его точку зрения разделяли и другие командиры корпусов — Кривошеин и Черниенко.

Впоследствии о разговоре с командармом Гетман написал так:

«Укрепляя свою оборону, мы, конечно, поступили правильно, однако оценено это было не сразу и не всеми. Даже М. Е. Катуков меня отчитал по телефону:

— Что это ты, Лаврентьевич, закапываешься глубоко в землю: нам ведь наносить контрудар по противнику.

Я ответил, что когда отобьем вражескую атаку, не опоздаем вывести танки из окопов и нанести контрудар всеми силами корпуса.

— Ну хорошо, — согласился Михаил Ефимович, — действуй…»[159]

Утром 6 июля на КП к танкистам прибыл командующий 6-й гвардейской армией И. М. Чистяков. Он был мрачен, озабочен тем, что немцы потеснили его дивизии, и не хотел с этим смириться. Успокаивая его, Катуков предложил план совместных действий, заключавшийся в том, что 1-я танковая армия будет поддерживать соседа всей огневой мощью. Только так можно выстоять и выдержать бешеный напор германских войск.

В 10 часов утра немцы возобновили наступление. Еще в долинах стоял туман, а тишину уже рвали тысячи моторов на земле и в воздухе. В журналах боевых действий бригад и корпусов зафиксировано развитие событий на Курской дуге с точностью до часа. К примеру, мы можем сказать, что произошло в районе поселка Яковлево в 13.30. Именно в это время два батальона немцев, поддержанные 20 танками, ворвались в Яковлево, затем ударили в стык 3-го мехкорпуса Кривошеина и 5-го танкового корпуса Кравченко. Вскоре на этом участке появилось до 200 вражеских танков, создавших угрозу прорыва фронта на левом фланге армии.

Такого огромного количества танков на одном участке немецкое командование еще не бросало. Катуков пытался представить себе на минуту, как «тигры» и «пантеры» врываются на наши позиции, утюжат окопы, разбивают опорные пункты, сеют панику среди бойцов. По радио Катуков связался с комкором Кривошеиным и отдал распоряжение одним батальоном 49-й танковой бригады поддержать комбрига Горелова, а дивизионом «катюш» — комбрига Иванова, выбить немцев из поселка Яковлево, тем самым обеспечить прочность левого фланга армии.

Был отдан также приказ командиру 31-го танкового корпуса Черниенко выдвинуть 100-ю танковую бригаду в район села Михайловка, чтобы ликвидировать прорыв противника на стыке 3-го механизированного и 5-го гвардейского танкового корпусов.

С передовой, где шли тяжелые танковые бои, стали поступать сведения о больших потерях людей и техники. Катуков понимал, что потерь в такой грандиозной битве не избежать, но свести их к минимуму — его прямая обязанность. Задача у армии была одна — наступать. Однако уже тогда, после детального ознакомления с фронтовой обстановкой, стало ясно, что придется сначала посидеть в обороне, а уж потом наступать. К этому и надо готовить войска.

А как быть с приказом о наступлении? Двух мнений быть не могло. Михаил Ефимович срочно связался со штабом фронта и пытался добиться отмены приказа о наступлении. Но ни Ватутин, ни начальник штаба Иванов, по существу, на его предложение ничего не ответили: военный маховик был запущен и от них мало что зависело.

И все-таки реакция была, хотя и запоздалая. После первых столкновений с противником на КП раздался телефонный звонок. Начальник отдела связи майор Захаров, приглашая к аппарату командарма, сказал, что на проводе Москва, сам Верховный Главнокомандующий…

Катуков вспоминал:

«Верховный Главнокомандующий но телефону затребовал донесение о ходе боя. Я доложил и сказал, что, по моему мнению, нанесение контрудара нашими войсками преждевременно: враг располагает большими неизрасходованными резервами, в том числе танковыми.

— Целесообразнее было бы, — добавил я, — использовать соединения армии для усиления второй полосы обороны, где бы танки, глубоко зарытые в землю, из засад с места смогли бы подпускать врага на 300–400 метров и уничтожать его живую силу и технику точным огнем.

Верховный согласился со мной и сказал:

— Так и делайте. Противника надо сначала измотать жесткой, упорной обороной, а потом добить. Команду товарищу Ватутину об этом я дам сам»[160].

Разговор со Сталиным не унял в душе тревогу за судьбу армии, ее людей и технику, но когда позвонил Ватутин и сказал, что контрудар отменяется, Михаил Ефимович почувствовал огромное облегчение. Видимо, его беседа с Верховным Главнокомандующим как-то повлияла на решение командующего фронтом.

На КП армии остались Никитин и заместитель Катукова Баранович, а броневик командарма уже пылил по бездорожью в 3-й мехкорпус, отбивавший с утра яростные атаки врага в районе Яковлева и на Обоянском шоссе. На узком участке фронта немцы бросали от 150 до 200 танков. Завязывалась танковая дуэль, в воздухе носились десятки самолетов — немецких и наших. Пыль, поднятая разрывами снарядов и бомб, дым горевших танков и автомашин застилал солнце, словно тучи в грозовой день.