Пробил ледок, зачерпнув рукой воды, промыл рану, приложил желтый, облетевший с дерева лист и попытался привязать поясом. Торопился напиться, во рту сухо, словно в степи без дождей. Жадно пил, потом умылся, нарвал мха, намочил его, как и предыдущий раз, и пополз к дуплу, по дороге еще подщипывая мох, чтобы остановить кровь.

Когда взошло солнце, Рус уже лежал в своем укрытии, прижимая к ране мох. Стало много легче, уже не кружили перед глазами мухи, не горела голова, не очень болела и нога. Решил, как только остановится кровь, немедля отправляться в стан. Там Тимар и залечит быстрее, да и родовичи небось беспокоятся. Как он расскажет о гибели двоих, ушедших с ним?

Боль от раны ушла, зато вернулась та, другая, еще сильнее от горя из-за гибели родовичей.

К полудню Рус уже мог ходить, хотя и сильно хромая. Выбрался из дупла, вытащил подсохший за эти ночи мох, разложил будущий костер. Теперь предстояло высечь искры, чтобы разгорелся огонь. Два камня-голыша нашлись довольно быстро, но вот мох загораться никак не хотел. Но упорства Русу не занимать, хотя пришлось долго колотить один камень о другой, пока наконец от сухих веточек, положенных поверх мха, не потянулся тоненькой струйкой дымок. Боясь спугнуть, князь принялся раздувать огонек. Веточки тоже подкладывал осторожно: если маленький огонек потухнет, придется все начинать сначала.

Теперь, когда у него был и костер, можно окончательно обсушиться и подумать о еде. Рус уже понял, что до следующего утра никуда не пойдет. Чтобы отправляться в путь, нужно залезть на сосну и посмотреть, в какой стороне стан, топать лишние версты ему не под силу. Но и забраться высоко, пока не затихла нога, тоже не мог. Несколько лет назад князь и не подумал бы осторожничать, полез бы наверх и наверняка свалился, все же после перенесенной горячки голова еще кружилась. Сейчас он стал куда серьезней и не совершал необдуманных поступков, правда сам этого не замечал.

Но нужно было что-то есть. Убить животное или поймать кого-то силками Рус пока не мог, ни лука со стрелами, ни силков у него не было. Оставалось ловить рыбу. Когда пробирался к поляне, заметил небольшой ручей чуть в стороне, решив половить там, он подгреб костер, чтобы, если потухнет, остались хоть горячие угли, и побрел к ручью. Идти было куда легче, рана уже не дергала, хотя и болела.

И рыба нашлась, и наловилась легко, правда для этого пришлось снова снимать рубаху и делать мешок из нее. Подбросив в костер валежника, Рус одновременно сушил мокрую рубаху, пек в углях с краю рыбу и обсыхал сам. Насытившись, он оделся, разыскал на краю поляны небольшую сосенку и, попросив у нее прощения за погибель, сломал почти у корня. Потом отделил нужную часть как мог, заострил один конец и обжег его в огне – получилось подобие копья. Конечно, не так бы, и острие корявое, и сама сосенка не слишком прямая, но какое-никакое оружие.

Ночью спал уже без горячки, но беспокойно. Снились то родовичи, то вообще непонятно что. К утру на душе было тревожно, но одновременно словно томило ожидание чего-то радостного.

Едва рассвело, полез на сосну, выбрав такую, чтоб была не толстой, но и не тонкой. Долго вглядывался в даль, пока не заметил далеко в стороне дымы. Это стан, но до него оказалось дальше, чем думал. Мало того, идти быстро Рус все еще не мог, нога болела. Да и обувь расползлась, ведь с одной ноги он утопил в болоте, а то, что смог соорудить из коры, долго не продержится. И все же пора было идти, не сидеть же в дупле до весны!

Рус корил себя, что позволил Тишеку ненужной мальчишечьей горячностью погубить себя и Давора, князь понимал вину, ведь мог не пустить, хотя бы пока не нарубит слег. Но кори не кори, а люди погибли.

В лесу в начале зимы много голосов, но нет самого нужного – человеческого. Рус крикнул, чтобы услышать хоть себя, голос пошел по лесу и вернулся. От этого еще сильней заныло сердце.

Самая опасная встреча в такую пору – с хозяином леса медведем. Летом медведь добрый, если его не тронешь, лучше уйдет, а вот в такое время, нализавшись сон-травы, он готовится залечь в берлогу. Но снега еще не достаточно, чтобы укрыться с головой, вот и сердится зверь, что покоя нет. Полусонный, он может задрать просто так, потому что попался навстречу.

Но Русу повезло – хозяина леса не встретил. Зато увидел много других зверей: вот под деревом наследила белочка, это ее шелуха от шишек, вот заячий помет, а вон покрупнее – лосиный… Устойчивого снега пока не было, потому и не все следы хорошо видно. Чуть позже по следам можно читать все, что происходило, как ползла, подбираясь к жертве, куница, как вел свое стадо крупный секач, как петлял бедолага заяц, уходя от лисы…

Чтобы не думать пока о гибели товарищей и о том, что тело все сильнее охватывает жар, Рус занимал мысли всем, что видел вокруг, стараясь не сбиться с пути, чтобы не плутать и не ходить лишнее.

Лес богатый, только холодный. Всего ничего постояли теплые денечки, на Непре едва начался листопад, а здесь давно Зима-Морена. Страшно захотелось в тепло, понежиться на солнышке на песчаной косе, поплескаться в реке, даже засуха стала казаться не такой страшной… Человеку всегда нужно то, чего у него нет.

Превозмогая боль и слабость, Рус шел уже третий день. Он не выждал, пока нарвет само, вскрыл рану раньше срока, сначала показалось, что все прошло, но теперь она болела снова, и краснота растягивалась на всю ногу. Наступать на ногу было все труднее, а голова у Руса горела и просто раскалывалась от боли. Это очень беспокоило князя, он помнил, как погиб родович, вот так же поранившись. Его нога начала гореть жаром, а потом и сам человек сгорел в бреду. Потому Рус торопился хотя бы дойти до стана, чтобы рассказать о гибели Давора и Тишека, уже не надеясь, что Тимар сможет спасти его самого.

Ночевал то в таком же дупле, то у костра, борясь со сном. От этого терялись силы, но выхода все равно не было. Осень окончательно уступала свое время зиме, на следующий же день после его ухода от первого дупла, ночью, все же прошел снег. А у Руса все утонуло, ни одежды, ни обуви, ни того, чем их можно добыть! Он спешил, понимая, что за седмицу на холоде и бескормице просто окончательно потеряет силы и упадет, не дойдя до стана совсем немного.

Хуже всего было то, что у него начался сильный жар, сказалось и долгое лежание в ледяной воде, и незатянувшаяся рана, и невозможность по-настоящему высохнуть и отогреться. Рус чувствовал, что с каждым шагом все больше слабеет и впадает в какой-то горячечный полусон.

Но он упрямо шагал от дерева к дереву, хватаясь за них, чтобы удержаться. Падал, поднимался и снова шел. Казалось, быстро, но выходило очень медленно… Голова горела и очень плохо соображала, в ней цепко держалась одна мысль: дойти!

В голове все спуталось, потому, заметив неподалеку человека, совсем не удивился. Какая разница? А когда незнакомец приблизился к нему, даже отодвинул руками, тот закрывал просвет к следующему дереву, к которому надо было дойти, сделав еще пять шагов…

Но человек уходить не желал, напротив, он попытался остановить Руса! Князь посмотрел на негодника затуманенным взглядом, сделал шаг, чтобы обойти, если нельзя отодвинуть, и… провалился куда-то. Сквозь забытье услышал, как женский голос закричал: