Он жил в той части Малибу, до которой они никогда не добирались во время своих неудачных поездок к побережью, – в нескольких милях к северу от общественных пляжей, в особняке, незаметном со стороны шоссе.

Обстановка там являла собой удивительное смешение деталей внутреннего и внешнего дизайна: на просторной садовой террасе было так много мебели, что она напоминала гостиную, а в гостиной было так много всяких растений, что ее можно было принять за продолжение сада. Их встретил хозяин – большой, загорелый и лысый – вместе с маленькой загорелой женой; оба были в куртках-сафари одного покроя. Когда Карл Манчин держал речь, Хелен Манчин не сводила глаз с его лица, словно боялась упустить хоть слово. И только во время пауз она позволяла себе взглянуть на гостей, всем своим видом говоря: «Не правда ли, Карл великолепен? Ну разве я не счастливейшая женщина на свете?»

– …В нынешнем виде мы имеем небольшой и весьма оригинальный артхаусный проект, – говорил Манчин, когда они попивали джин с тоником на террасе, созерцая закат над мерцающим океаном. – Критики вполне могут поставить этот фильм в один ряд с некоторыми заграничными короткометражками. Он может собрать зал на нескольких сеансах в Нью-Йорке и еще от силы на парочке в Сан-Франциско, но будет проигнорирован остальной страной. Возможно, в Европе его примут чуть лучше. В этой связи у меня к вам есть предложение, одновременно деловое и творческое, – я имею в виду коммерчески перспективный проект. Сейчас поясню. Прежде всего, в вашем сценарии есть один недостаток, который сразу же бросается в глаза. Образ главного героя – того человека, с которым происходит вся эта история в Бельвю, – практически не раскрыт.

– Так было задумано с самого начала, – сказал Уайлдер. – Понимаете, мы хотели, чтобы он был просто безымянным наблюдателем, рядовым человеком, случайно попавшим в эту среду.

– Но это невозможно. Нельзя вести повествование от лица кого-то безликого. – С этими словами Карл Манчин покачал указательным пальцем и хитро улыбнулся, как преподаватель в колледже, готовый озвучить главную мысль своей лекции. – Только через частности мы сможем прийти к обобщениям. – Он сделал паузу, чтобы они могли оценить сказанное, а затем поднялся и начал вышагивать по каменным плитам в своих безупречно чистых замшевых ботинках. – Каким он был до того, как попал в Бельвю? Как пребывание в клинике повлияло на его дальнейшую жизнь? Я хочу, чтобы ваш пересмотренный и слегка сокращенный сценарий лег в основу первой части фильма. А после нее я хочу увидеть вторую и третью части. Улавливаете мою мысль?

– Не вполне, – сказал Уайлдер. – А что будет происходить во второй и третьей частях?

– Надо будет нанять хорошего сценариста, чтобы он развил эту тему. В общих чертах мне это видится примерно таким образом: во второй части обстановка постепенно накаляется, готовя почву для очередного – и теперь уже настоящего – нервного срыва героя, а в третьей части этот срыв происходит. Герой напрочь слетает с катушек. Конечно, если бы сейчас был сорок пятый или сорок шестой год, можно было бы обставить все иначе: передать его в руки блестящего психиатра и посвятить всю третью часть борьбе за его чудесное выздоровление – скажем, сеанс психоанализа помогает ему вспомнить какой-то ключевой эпизод из своего детства, и это устраняет все проблемы, – но сегодня люди на такой финал уже не купятся. Публика стала более взыскательной. Так что пусть он реально сойдет с ума. Надо его уничтожить как личность.

– Может, сделать его преступником? – предложил Уайлдер. – Пусть он совершит что-нибудь ужасное, вроде убийства Кеннеди.

– Это может сработать, но без Кеннеди, конечно, – всем известно, кто его убил. Однако мне он не видится преступником. Достаточно сделать его добровольным изгоем, который больше не способен жить в цивилизованном обществе. Сделаем его самым натуральным шизофреником. А если нашему сценаристу понадобятся детали, снабдим его диктофоном и командируем в Камарильо.

– Куда?

– В Камарильо. Это психиатрическая больница. Пусть съездит туда, посмотрит на пациентов, сделает диктофонные записи. Глядишь, и появятся свежие идеи.

– М-да… Что скажешь, Памела? – спросил Уайлдер.

Она не спешила с ответом, пригубила коктейль и только после этого обратилась к Манчину:

– Извините, но я до сих пор не понимаю, почему нельзя что-то сделать с фильмом в его нынешнем виде. Может, Джон недостаточно четко объяснил вам, мистер Манчин, что этот фильм уже снят? Да, он так и не был смонтирован, но весь материал отснят под руководством Джулиана Фельда, того самого режиссера, который экранизировал «Сожгите свои города». Пусть прокат будет ограниченным, только для любителей артхауса, но это может стать шагом к более крупным проектам. Вы согласны?

– Конечно, – сказал Манчин, – надежда на это будет всегда. Но сейчас мы говорим о том, что интересно мне, не так ли?

Он дружелюбно улыбнулся, продемонстрировав два ряда крепких белых зубов:

– А меня интересует полнометражная версия, но никак не короткий метр.

Но Памела не сдавалась:

– А у вас нет на примете кого-нибудь, кто мог бы заинтересоваться нашей изначальной версией?

– Милая моя, – сказал он, продолжая улыбаться, – если бы даже я знал такого человека, я бы не назвал вам его имя.

Памела на миг потеряла дар речи, но Хелен жизнерадостным смехом дала понять, что ее муж всего лишь шутит, после чего Манчин снова наполнил их бокалы и вернулся к изложению своего плана:

– Отправим нашего героя в Бельвю, потом позволим ему вернуться к прежней жизни со всеми ее проблемами, и пусть эти проблемы доведут его до нового срыва, а мы будем наблюдать, как он все глубже увязает в трясине, из которой его уже не вытянет никакая психиатрическая помощь. Вот это я понимаю – сюжет что надо. Из такого материала хороший сценарист запросто слепит конфетку. А раздобыть хорошего сценариста несложно. Этот город кишит литераторами всех мастей. Если Джерри Портер не сможет поучаствовать, обратимся к агентам – у меня есть связи в двух-трех ведущих агентствах – и через них с легкостью найдем первоклассного специалиста.

– Ну, я не знаю, мистер Манчин, – сказал Уайлдер. – Нам надо подумать и обсудить ваше предложение.

– Разумеется. Вам трудно сразу оценить перспективы, потому что вас слишком многое связывает с этой короткометражкой, с историей про Бельвю, но постарайтесь мыслить шире. Полагаю, у нас есть задел для очень достойной картины.

Когда он произносил слова «очень достойной картины», его супруга аж зажмурилась от удовольствия, а затем встала из-за стола, показывая, что время коктейлей и приятных бесед закончилось.

– Вскоре мы с вами увидимся вновь и продолжим этот разговор, – сказал Манчин при прощании. – А пока не могли бы оставить мне копию сценария? Я хочу показать ее нескольким серьезным людям и выслушать их мнение. Был рад с вами пообщаться. До встречи.

– …Мы ведь даже не знаем, что он за человек, – говорила Памела, когда они ехали обратно по прибрежной автостраде. – Джерри назвал его продюсером-аристократом, но что это, черт возьми, означает? И вообще, его «великая идея» мне кажется отстойной. А как тебе?