Героическая эра экономики, живущей микросхемами, привела к появлению огромных состояний, контролировавшихся различного рода финансовыми институтами, а также предпринимателей с «высокой чистой стоимостью активов», как теперь называют состоятельных людей. Финансовый сектор столкнулся с беспрецедентной проблемой, которая добавит кризису 2020-х остроты. Во время нынешнего цикла было создано огромное количество денег. Они ушли к классу, который использовал их скорее для инвестирования, чем для потребления. Таков был замысел, он давал результат, состояния росли. Эти деньги должны быть инвестированы. Тем не менее, как о том свидетельствует печальная ситуация со стартапами, находить инвесторские ниши стало сложнее. Особенно резко инвестиционные возможности сузились после 2008 года.

Современная ситуация обратна той, что имела место в 1970-е годы. Тогда наблюдалась нехватка капитала, сейчас – переизбыток. Процентные ставки находятся на исторически низком уровне не из-за политики Центрального банка США. Он, наоборот, способствует облегчению ситуации. Однако фундаментальной проблемой является гигантский объем денег для инвестирования и убывающее количество компаний, специализирующихся на электронике и IT, в которые можно было бы инвестировать. Поэтому инвесторы присматриваются к другим, более традиционным направлениям вроде здравоохранения и розничной торговли, – но технологии в данных сферах не являются передовыми. Этот денежный массив находится в поиске безопасных альтернатив в виде ценных бумаг, из-за чего ценность денег падает, создавая серьезную проблему для всех пенсионеров. Особенно хорошо происходящее заметно на примере стареющего рабочего класса – а ведь этот сектор и так истощен. Имеющиеся у людей крохотные активы никогда не принесут значительных доходов, в результате напряженность растет.

Представители рабочего класса могли стать значительной силой в выборах 2016 года, но у них нет шансов на то, чтобы диктовать повестку Конгрессу. Они – слабеющий класс, который не в состоянии вернуть экономическую и социальную систему во времена их процветания. Их становится все меньше, и назад – к могучему индустриализму – не вернуться. Поскольку в течение 2020-х годов этот класс еще сильнее состарится, его ждут тяжелые времена, он окончательно растеряет силу. Этот класс не способен противостоять технократии.

Однако в грядущее десятилетие вызов технократии бросят дети и внуки рабочих. Они уже не имеют никакого отношения к производственной отрасли, за исключением семейных воспоминаний; они выросли в довольно сложных условиях, перед ними – весьма мрачное будущее без возможности как-то на него повлиять. В авангарде этого движения будут люди, родившиеся с 1990 по 2010 год: в 2030 году им будет от двадцати до сорока лет. В каком-то смысле они станут миллениалами, только не теми, которые живут в Манхэттене или Сан-Франциско и заняты в маркетинге или сфере IT. Они – миллениалы, не вписывающиеся в рамки правящей культуры.

Различные кризисные стадии 2020-х годов будут так или иначе связаны с образовательными институтами. Вопрос, как и кого мы учим, будет касаться в первую очередь технологий. Все технократические дороги ведут в университет: это касается финансистов, режиссеров, чиновников, судей и маркетологов в сфере высоких технологий. Университет дает своим студентам три преимущества. Первое – широкий круг знаний, который позволит им вступить на профессиональную стезю, приобрести больше знаний и преуспеть. Второе – дипломы. В начальную, критическую фазу карьеры всем задают одинаковые ключевые вопросы: какова ваша специализация, что вы закончили? Ответ на вопрос о специализации дает представление о ваших интересах; учебное заведение, которое вы закончили, помогает понять структуру вашего мышления. Если вы учились в филиале государственного университета в небольшом штате – это одно. Если вы вообще не посещали высшее учебное заведение, то диплома у вас нет. Конечно, есть те, кто преуспел, несмотря на это, но таких мало. (Никто не сомневался в образованности Билла Гейтса, даже когда он бросил Гарвард, – ведь, в конце концов, он же туда в свое время поступил!) Третье преимущество – возможность обзавестись связями, которые пригодятся в течение всей последующей жизни. Правильный вуз и правильные друзья способны обеспечить прекрасную карьеру. В свою очередь, неправильно выбранное учебное заведение может сослужить плохую службу или сильно усложнить карьеру. Правильный вуз привьет вам привычки и ценности, благодаря которым вы станете элементом технократии; неправильный – не привьет.

Как теперь, так и в течение грядущего десятилетия основной вопрос будет заключаться в доступе к сути технократического мира – к ведущим университетам, которые не только дают знания, но и приучают студентов к социальным ритуалам, благодаря которым те вольются в мир технократии. Эти университеты становятся все более закрытыми для тех, кто не происходит из соответствующей группы общества. В период, предшествовавший Второй мировой войне, университеты в Америке рассматривались как рай для представителей элиты. В них учились обеспеченные белые англосаксы, исповедовавшие протестантизм. Война и принятый в 1944 году закон, известный как G.I. Bill[40], эти барьеры сломали. Университеты резко демократизировались, произошла социальная революция, ставшая движущей силой рузвельтовского цикла, который, в свою очередь, открыл дверь для элиты.

В 2020-х еще четче обозначатся две различные культуры. Хорошо видны очертания технократической культуры, в которой мерилом успеха является учеба в ведущих университетах, а ожидания от супружества и семейной жизни так или иначе продолжают отклоняться от исторических норм. Кроме этого, технократы отгородятся от социальных и политических потрясений благодаря упоению собственным моральным и техническим превосходством. «Аутсайдеры» будут испытывать чувство безнадежности и гнева, также переживая сдвиг в привычной модели семейной жизни, но для них этот сдвиг будет ощущаться как социальный кризис.

По мере усиления этого кризиса ядром оппозиции станут дети белых рабочих, особенно те, кто родился после 2000 года, ведь для них комфортная жизнь среднего класса – из области воспоминаний. К ним присоединятся неожиданные союзники с такими же потребностями и таким же жизненным опытом: афроамериканцы, латиноамериканцы и все те, кто будет определять себя скорее не через национальную или классовую принадлежность, а через собственные потребности. Политика идентичности, возникшая из федеральных инициатив по предотвращению дискриминации, долго не продержится. Как только дети белого рабочего класса увидят, что они в таком же положении, как и афроамериканцы, завяжется традиционная социальная борьба, основанная на изоляции низших социальных слоев. Появятся союзы, которые на сегодняшний день сложно даже представить.

Из-за политики сохранения идентичности университеты были недоступны для большинства представителей этой группы – включая всех субъектов этнической, религиозной и языковой принадлежности, а не только афроамериканцев, большая часть которых не получила никаких преимуществ от политики «защиты». Политика идентичности не может решить проблемы, чьи корни лежат в негибкости институтов, в данном случае – образовательных. Расовые конфликты присущи США с самого его основания. Напряженность между белокожими и чернокожими американцами пронизывает всю историю страны. Растущая расовая напряженность, которую мы наблюдаем в последние годы, в 2020–2030-е только обострится из-за кризисного давления в других сферах, о которых мы упоминали. Семьи и отдельные индивидуумы не станут безмолвствовать перед лицом экономических сложностей, культурных потрясений и кажущихся безразличными властей и лидирующего класса.