Ей было трудно угадать его мысли. Он оживленно беседовал с друзьями о положении дел в поместье, смеялся, и поприветствовал сэра Энтони с такой теплотой, что Друзилла испытала укол ревности, вспомнив, каким холодным тоном он разговаривал с ней.

Они прошли в столовую, и она заняла свое место на противоположном от него конце стола. Поскольку их разделяли огромные вазы с оранжерейными цветами, виноградом и персиками, он был избавлен от необходимости включать ее в общий разговор. Он беседовал с гостями, сидевшими по обе стороны от него, предоставив ей общаться с сэром Энтони, который пристально наблюдал за ней.

Внезапно она почувствовала, что не голодна, и не притронулась ни к одному из блюд. Она пыталась сосредоточиться на том, что говорил ей сэр Энтони, но вместо этого она невольно прислушивалась к тому, что рассказывал маркиз, подмечая каждую его интонацию и размышляя о том, как он реагирует на ее присутствие.

Обед показался Друзилле бесконечным. Наконец они встали из-за стола, и маркиз тут же предложил своим гостям отправиться на конюшню и посмотреть новых лошадей.

Он даже не подумал пригласить Друзиллу сопровождать их, и, чтобы не показаться навязчивой, ей оставалось лишь стоять у окна и с тоской смотреть, как они выходят из дверей и спускаются по широкой лестнице. Они давно уже скрылись из виду, однако она еще долго слышала их смех.

Оставшись одна, она стала вспоминать то, что ей рассказывал сэр Энтони. Откуда ей было знать все это? Но тут же она упрекнула себя в том, что не попыталась выяснить раньше, почему маркиз поклялся никогда не жениться.

Она проявила редкостную глупость и безразличие, не попытавшись расспросить об этом старую маркизу, не попытавшись разобраться в том, что им двигало.

Она поняла, какой была эгоисткой, думая только о себе и своих печалях. Она забыла, что другие люди тоже могут быть несчастны, они так же, как и она, могут попадать в безвыходные, мучительные ситуации.

Если Линч так много значит для нее, как же дорог он должен быть маркизу! Ведь с момента рождения он был его родным домом, частицей его самого, потому что в нем жили столько поколений его предков.

«Я была очень бессердечной и нечуткой», — подумала Друзилла и внезапно поняла, что ей нужно делать.

Она быстро поднялась наверх, в свою комнату, не желая беспокоить Розу, сама достала из шкафа шляпку и надела ее. Затем, даже не взглянув на себя в зеркало, она сбежала вниз по лестнице и направилась через парк к маленькой серой каменной церквушке.

Это было довольно далеко, и, когда она наконец подошла к калитке, щеки ее раскраснелись от быстрой ходьбы. Заросший церковный дворик с покосившимися надгробиями выглядел точно так же, как девять лет назад. Она открыла дверь церкви и почувствовала так хорошо знакомый запах сырости, плесени и увядших цветов. Казалось, что время здесь остановилось; всюду царила атмосфера простой, незыблемой веры, которая так отличала людей, живущих близко к природе и Богу.

Друзилла медленно прошла вдоль рядов и преклонила колени около той скамьи, где она обычно сидела с матерью по воскресеньям. Ей показалось, что если она сейчас поднимет голову, то увидит отца, стоящего на кафедре, услышит его проповедь, как правило, слишком сложную для понимания его бесхитростной паствой.

Внезапно ее охватило желание выйти отсюда на солнечный свет и помолиться у расположенной в тени старого тисового дерева скромной могилы с простым гранитным крестом, где была похоронена ее мать.

Она направилась туда и упала на колени в траву; глаза ее наполнились слезами, и она с трудом разобрала надпись: «Клементина Мэри Морли». Это были всего лишь слова, высеченные на камне, но Друзилле казалось, что ее мама где-то ждет ее, слышит и пытается помочь, протягивая к ней руки, как когда-то в далеком детстве.

«О, мама, мама! — молила Друзилла. — Помоги мне! Я так запуталась, но я люблю его! Я всегда любила его, просто не осознавала этого. Сделай так, чтобы он понял, чтобы он полюбил меня хоть немного, чтобы мы могли быть счастливы вместе!»

Эти слова шли из глубины ее сердца, и она почувствовала, что ее мама здесь, рядом с ней. Ей показалось, что все страхи, так долго мучившие ее, улетучились. Ей больше не нужно было сражаться со всем миром, бежать от мужчин; она снова была простодушной, доверчивой девушкой, как в те времена, когда была жива ее мать.

Все были так добры и ласковы с ней, и она платила окружающим такой же добротой. Лишь когда она осталась одна, страх и ненависть так изменили ее, что весь мир стал казаться ей уродливым и мерзким.

«Научи меня думать о других, а не о себе, мама, — взывала Друзилла, — особенно о Вальдо… я так люблю его… всем сердцем!»

Она еще долго молилась, вкладывая в эту молитву всю душу. Наконец она поднялась с колен и почувствовала, как покой и умиротворенность снизошли на нее. Отовсюду доносилось пение птиц, воздух был напоен ароматом свежескошенного сена, солнечные лучи ласково согревали ее обнаженные руки. Впервые за много лет она обрела душевное спокойствие, впервые со дня смерти ее матери она чувствовала единение с окружающим миром

Медленно она вышла в парк и направилась к дому. Она знала теперь, что ей делать, и хотя ей предстояла нелегкая задача, она чувствовала, что мама поможет избрать ей правильный путь.

«Я люблю Вальдо, и я сделаю его счастливым!»

Эти слова прозвучали, как клятва. Она будет любить его, помогать ему и заботиться о нем, она заставит его понять, что не все женщины такие, как та, которая отравила его детство. Она знала, что единственный путь завоевать его — это отдать ему всю себя, свою любовь, свое сердце и свою душу. Она даже не подозревала, какой замкнутой, подозрительной и недоверчивой она стала из-за всех перенесенных несчастий. Но теперь она поняла, что должна отбросить мысли о себе: только любовью она сможет завоевать его любовь.

Весь остаток дня Друзилла провела одна, но она больше не чувствовала себя одинокой. Незадолго до ужина возвратились Вальдо и сэр Энтони, но она увидела их лишь когда все собрались в гостиной.

Она оделась и причесалась более тщательно, чем всегда, и надеялась, что ее старания не пройдут незамеченными. Платье из темно-синего тюля, расшитого крошечными блестящими звездами, оттеняло ее ослепительно белую кожу. Волосы, уложенные по последней моде, отливали золотом при свечах.

Она надеялась, что они будут одни, но, к своей досаде, обнаружила, что маркиз пригласил к ужину своего управляющего с женой и пожилого джентльмена, гостившего у них. Все они были очень милые люди, и Друзилла очень хорошо к ним относилась, но она с трудом поддерживала с ними беседу потому, что все время невольно прислушивалась к тому, что говорил маркиз, ее взгляд все время возвращался к нему.

Ей казалось, что маркиз даже не смотрит в ее сторону, а когда он обращался к ней, его голос был холоден как лед. По мере того, как вечер близился к концу, Друзилла все больше и больше падала духом.

После ужина мужчины сели играть в вист, предоставив Друзилле вести светскую беседу с женой управляющего, которая была целиком поглощена своими детьми и делами поместья. Друзилла изо всех сил пыталась показать свою заинтересованность, но она была рада, когда гости наконец начали собираться домой.