Лиззи как сейчас видела доктора Уайта, стоявшего у лестницы с полированными перилами красного дерева. Портреты предков на стене; площадка, лестничный марш.

— И вот здесь начинается самое интересное, — продолжал Мюррей. — Как оказалось, парочка наверху баловалась марихуаной. И когда они спустились, всем стало ясно, что обкуренный пятнадцатилетний подросток с ученическими правами не в состоянии практиковаться в вождении в темноте и во время метели. Поэтому мать сказала, что поведет сама. По словам Чака, она была совершенно в ясном уме. Может, вы захотите обвинить Чака в том, что он предложил ей выпить? Но в Нью-Гэмпшире в те годы не было законов против вождения в нетрезвом виде. Хотя, поверьте мне, я все равно думал о том, чтобы подать на него в суд.

Лиззи помнила, как доктор Уайт протянул ей стакан имбирного эля с коктейльной вишенкой. «Скажи „спасибо“, Лиззи». Она помнила грубую шершавую обивку кресла, куда ей пришлось сесть, пока взрослые разговаривали; помнила, как мать сунула в рот сигарету и как запахло бензином, когда она прикурила от блестящей зажигалки. Серебряный браслет с четырьмя подвесками — две девочки, два мальчика — у матери на руке. Куда он делся?

Лиззи взглянула на Рут, которая так и не шевелилась, уставясь остекленевшим взглядом в темноту под кроватью Мюррея. Рут не произнесла ни слова в ответ на рассказ отца. Она вообще что-нибудь услышала? Лиззи хотелось потормошить сестру: «Земля вызывает Рут. Спустись с небес».

— И в конечном счете именно ваша мать виновата в аварии, — говорил Мюррей. — Потом, в больнице, я нашел у нее в сумочке фляжку с водкой, наполовину пустую. Это меня удивило, но тем не менее. Так что неизвестно, сколько она выпила до приезда к Уайтам.

— Достаточно для одной и одной десятой промилле, — заметил Джордж.

— Вот именно, — кивнул Мюррей.

Теперь Лиззи увидела, как Рут решительно направляется к раковине и моет руки. Очень тщательно. Потом стряхивает капли и выдергивает из держателя два бумажных полотенца. Лиззи подумала, что сестра слишком уж демонстративно изображает драму.

Видимо, Мюррей считал так же.

— Перестань, Рут, — сказал он. — В чем дело? Эта новость явно не стала для тебя неожиданностью. Ты наверняка знала, что твоя мать несколько злоупотребляла алкоголем.

— Я не считала, сколько она пьет! — резко развернувшись, воскликнула Рут. — Или что мне надо было делать — вести учет, сколько миллилитров джина мать наливает себе в течение дня? Отмечать уровень жидкости на бутылках? Проверять мусорное ведро? Кроме того, — она закрыла глаза и аккуратно убрала со лба прядь волос, — мне интересно, почему ты все эти годы молчал. — И она бросила бумажные полотенца в корзину, не наклоняясь, словно боялась запачкаться.

— Я был неправ, — понурился Мюррей. — Никаких разумных оснований.

— Почему же ты заговорил об этом сейчас? — спросила Рут.

— Потому что Гэвин сказал, что Лиззи винит себя в аварии, — объяснил Мюррей. — Но она не виновата.

«Виновата», — подумала Лиззи.

— А почему в новостях ничего не сообщали? — засомневалась Рут. — Жена кандидата в Конгресс садится за руль в нетрезвом виде — пресса зубами ухватилась бы за такую новость.

— И я задал тот же вопрос, — гордо вставил Гэвин.

— Замолкни, Гэвин, — рявкнула Лиззи. — Никому не интересно, какие вопросы ты задаешь.

Мюррей два раза медленно постучал кончиками пальцев о бедро.

— Я забрал флягу из сумочки до того, как полиция изъяла личные вещи Лиллиан.

— А результаты вскрытия? — спросила Рут.

— Я попросил Мо Грина изменить отчет.

— Ура! — ухмыльнулся Гэвин. — Молодец, Мюррей!

— Ради успеха кампании? — скривилась Рут. — Отлично, папа.

Лиззи подумала: почему Рут так жестока к Мюррею? Эта насмешка, похоже, рассердила отца, потому что он зло взглянул на старшую дочь:

— В то время мне было наплевать на кампанию. Я просто не хотел, чтобы марали имя вашей матери. Что тебе теперь не нравится?

— Все нормально, — проговорила Рут, распуская волосы. Но по надменно поднятым бровям сестры Лиззи могла заключить, что у той далеко не все нормально. Вскочив на постамент, Рут не спешила его покидать. Лиззи же было все равно, садилась мать пьяной за руль или нет. Это ничего не меняло.

— Все совершенно нормально, — повторила Рут. — Просто мне минуту назад стало известно, что моя мать напилась и разбила машину, в которой погиб мой брат, а отец скрыл улики и подделал официальный документ.

— Не надо сворачивать в эту сторону, — посоветовал Гэвин.

— А почему нет? — прикрикнула на него Рут. — Это правда. Как она могла? Как посмела сесть за руль? О чем она думала, разъезжая с флягой в сумке? О господи, вот куда она ходила, когда говорила, что ей надо сбегать за сигаретами! Пропустить пару глоточков? Ха! Какое лицемерие — а еще учила нас, как надо пить: «Всегда в умеренных количествах и никогда в одиночку».

— Она пыталась воспитать вас правильно, — пожал плечами Мюррей.

— Ты знал, что она носит с собой выпивку?

— Нет, — признался Мюррей.

Рут закатила глаза, словно проклиная сам институт брака.

— Ну хватит, Рут, — шепнул Джордж.

— Да заткнись ты, Джордж! Я еще не закончила. Возвращаясь к Уайтам — почему она не попросила чашку кофе? Это было бы разумно.

— Не знаю, — пробурчал Мюррей. — Я не господь бог.

— Да ладно, — снова ухмыльнулся Гэвин.

— Но ты явно пытался сыграть его роль, когда забирал флягу, — возразила Рут. — Это называется сокрытием доказательств, папа. Как ты мог? Просто чтобы избежать огласки?

— И ничуть не жалею. И поступил бы так снова, Рут, — ровным голосом ответил Мюррей. — Не задумываясь. И напрасно ты злишься на свою мать, — добавил он. — Поверь мне, я злился много лет, и это ни к чему не привело.

— Да, конечно, наплевать, что она искалечила той аварией жизнь всей семье, — саркастически произнесла Рут.

Джордж взглянул на нее в замешательстве:

— Разве мы искалечены?

— А разве нет? — вскинулась Рут. — Лиззи до сих пор ведет себя как шестилетка. Ты отказываешься размножаться. А мне надо за всеми следить, потому что в шестнадцатилетнем возрасте мне вдруг пришлось готовить еду, проверять домашние задания и успокаивать ночные кошмары. Хотя мне хотелось уехать в Джорджтаун,[40] носить джемпер наброшенным на плечи и работать волонтером на Капитолийском холме.

Снова воцарилось долгое молчание. Из коридора донесся раздраженный голос: «Я не просил держать его в неведении! За кого вы меня принимаете?»

— Что ж! — Гэвин потирал руки и переводил взгляд с одного Блэра на другого. — По-моему, у вас состоялся очень плодотворный разговор!