И много раз клялась себе, что никогда, никогда не повторит ее путь.

С самого детства Дорси, как и учила ее Карлотта, сама за себя отвечала. Главным в жизни для нее стала независимость: страшнее смерти казалась ей ситуация, когда твое благополучие зависит от кого-то другого. Вот почему она не жалела сил, чтобы занять прочное место в научном мире. Она, словно в противовес матери, была абсолютно равнодушна к своей внешности и была чужда женского кокетства. Свела к минимуму романтические отношения. Во всем Дорси привыкла полагаться только на себя. Собственным умом и решимостью собиралась она создать свое счастье, свое будущее — всю свою жизнь.

И никто другой для осуществления этих планов ей не нужен!

Но в глубине души Дорси не оставлял страх. Страх стать такой же, как мать. Как ни любила она Карлотту, но закончить так же не хотела. Не хотела бояться новых морщин, седых волос, не хотела под старость лет остаться одна и со страхом ждать, что же принесет ей будущее. А ведь для Дорси — при ее-то образе жизни — такое было очень вероятно. Что ж, пусть она останется одинокой и несчастливой, но на своих условиях. Потому что сама так решила, а не потому, что кто-то ее отверг.

К сожалению, это не слишком утешало.

Вдруг, словно дух, вызванный ее невеселыми мыслями, в глубине холла облачком алого шифона промелькнула Карлотта. Красивая, элегантная, уверенная в себе… кажется, она даже смеялась.

Грустная улыбка тронула губы Дорси. Да, она совсем не похожа на свою мать! Карлотта среди богатства и роскоши всегда чувствовала себя естественно, а вот Дорси в элегантном платье, посреди родового гнезда миллионеров, кажется себе жалкой притворщицей. Снова она стала кем-то иным — не Дорси, не Лорен и, уж разумеется, не Мак

Где ты, любимая фланелевая рубаха?

— Не бойся. Обещаю, они тебя не укусят.

Это, конечно, Адам. От его шепота, от теплого дыхания над ухом по телу Дорси прошла жаркая волна. А он, как всегда, прочел ее мысли. Хорошо, что Адам рядом — от одного его присутствия ей легче. Да нет, не просто «легче»: от одного взгляда на его статную фигуру в безукоризненном черном смокинге все сомнения и страхи забываются, сменяясь самыми безумными фантазиями…

— Ты уверен? — Дорси кивнула в сторону разноцветной гудящей толпы гостей. — Кажется, среди гостей я заметила свою мать. Может быть, мне не стоит там появляться?

Улыбнувшись, Адам помог ей снять плащ. Кстати, свой плащ ей тоже дала Карлотта.

— Ничуть не удивлюсь, если она в самом деле здесь, — ответил он. — На ежегодный прием у моих родителей собираются сотни людей. Кого только здесь не бывает! Но никто из них не кусается, — снова заверил он. — Они совсем безвредные и даже милые.

Дорси предпочла промолчать. Молча смотрела она, как Адам передает оба плаща — ее и свой собственный — женщине, которая в ответ сделала книксен (господи, самый настоящий книксен!).

«С ума сойти!» — изумлялась Дорси. Никогда в жизни ей не делали книксена, и она понятия не имела, как надо ответить в этом случае.

— Э-э… спасибо, — пробормотала она, с трудом подавив в себе желание сделать в ответ глубокий поклон. И прошептала Адаму:

— Слушай, а номерков или чего-нибудь в этом роде она нам не даст?

Он от души рассмеялся:

— Нет. Марисса помнит все. Это ее работа.

Ничего себе: служанка, чья единственная обязанность — запоминать, какое пальто кому принадлежит! Интересно, каково ее место в служебной иерархии дома Дариенов? Выше или ниже главного дегустатора блюд?

Адам протянул Дорси руку. Сердце ее отстукивало бешеную мамбу, но, собравшись с храбростью, она коснулась холодными пальцами его ладони и двинулась вперед, на покорение неизведанной территории.

Шаг за шагом. Ноги, казалось, не слушались ее, походка была деревянной. Раз, два — кругом голова. Три, четыре — нет мне места в этом мире… Спокойно, спокойно. Дыши глубже. У тебя все получится.

Должно быть, почувствовав волнение Дорси, Адам сжал ее похолодевшую руку в своей и повел по бальной зале, переходя от одной группки гостей к другой и представляя всем свою спутницу.

Он называл ее сегодня по имени. И не добавлял: Официантка из нашего клуба» или: «Моя единственная любовь». Просто говорил, улыбаясь: «Это Дорси Макгиннес» — и при звуках теплого, нежного голоса, каким произносил он ее имя, в груди у нее словно били крыльями пестрые бабочки.

Почему он так редко называет ее по имени? Не то чтобы Дорси не нравилось прозвище Мак в его устах оно звучит весело и нежно, особенно теперь, когда они с Адамом стали любовниками. Но Дорси хотелось бы, чтобы Адам видел в ней не только девушку из клуба Мак. Не только подружку и собеседницу. И даже — не только любовницу. Она хочет, чтобы Адам видел в ней человека. Женщину, начинающего ученого, преподавательницу, любительницу фланелевых рубах. Дорси Макгиннес во всей полноте ее личности.

Прием продолжался, и постепенно Дорси немного расслабилась. Адам оказался прав: никто здесь не кусался, и даже его родители оказались очень симпатичными людьми. Невероятно богатыми и тем не менее симпатичными. Фигурой и чертами лица Адам пошел в отца, а вот цвет волос и глаз унаследовал от матери. Аманда и Нат были приветливы и гостеприимны, и Дорси даже позволила себе помечтать о том, как когда-нибудь войдет в их мир…

Но, разумеется, тут же отринула дурацкие фантазии. В этот мир она едва ли войдет на равных, даже несмотря на свою наследственность. Да, Карлотта здесь как дома, а ее отец вообще в этом мире родился и вырос, но к Дорси это не относится. Она — незаконный ребенок. Самозванка. И не избавится от этого груза, пока не откроет Адаму всю правду о Лорен Грабл-Монро.

Что в этом блистающем мире ей делать нечего, Дорси поняла, едва вошла в бальную залу. Ибо в первый же миг она наткнулась на своего отца. Он стоял в каких-то десяти футах от нее — высокий, подтянутый, в, смокинге, погруженный в беседу с еще одним смокингоносцем. У Дорси подогнулись колени: она смотрела на него и не могла отвести взгляд. Должно быть, Адам заметил ее смятение; остановившись, он взглянул в ту же сторону, затем перевел взгляд на Дорси:

— Что такое, милая?

Она молчала, не отрывая глаз от Реджинальда. Отец, как видно, что-то почувствовал: он обернулся, расширил глаза, приоткрыв рот от удивления, и даже двинулся к ней, но тут же опомнился, поколебавшись, отвернулся и с неохотой продолжил прерванный разговор. Все продолжалось не дольше нескольких секунд, но Дорси показалось, что прошла целая вечность.

— Ты знаешь Реджинальда Дорси? — с нескрываемым удивлением спросил Адам, когда она обернулась. — Он друг моего отца. Довольно известный человек. Очень…

Осекшись на полуслове, вдруг повернулся к Реджинальду, каким-то новым взглядом окинул его седеющие рыжие волосы и ярко-зеленые глаза…

— Дорси! — тихо сказал он. На этот раз в том, как он произносил ее имя, не было нежности — только глубокое изумление.