мясо, но я боюсь. Или же тебя сожгут. Тогда видно, как гроб двигается, уходит в печь, где ревет огонь, и я бросаюсь вперед, «не забирай моего папу, я хочу его себе», но не надо ничего говорить и ничего делать, надо вести себя разумно. Держи свой кусочек его в бумажнике, рядом с кредитной карточкой.

* * *

13 сентября

Видела Сержа по телевизору, его нежное плачущее лицо, как мне от этого грустно, прекрасное лицо, Господи, как я люблю это лицо.

* * *

Я хотела снять короткометражный фильм о том, какой это кошмар, когда ты не можешь уснуть, а другой рядом спит, и Жак сказал мне: по-настоящему смело было бы снять полуторачасовой фильм в реальном времени. Я связалась с Доминикой Антуан, продюсером, она была знакома с Жаком Перреном и хотела не только продюсировать фильм, но и играть в нем, вернее, наоборот, а я всегда восхищалась Кристиной Буассон. Я работала с Жаком на трех фильмах и потому знала, что такое эпизод, снятый одним планом, и я хотела обходить персонажей вокруг, снимая один план так долго, как только возможно. Я пригласила оператора-постановщика, Франсуа Катонне, прекрасного, он установил свет на удочках и двигал его, чтобы камера могла обходить актеров кругом. Фильм показали по телевидению, и один официант на террасе кафе сказал мне: «Мне нравится одна вещь, которую вы сделали в своей профессии», я ждала, что он назовет какой-нибудь фильм, в котором я играла, но он назвал «О, прости, ты спал…» и сказал, что он чувствовал близость к девушке, хотя она скорее раздражала. Самый лучший комплимент, какой я слышала. Позже я сама сыграла эту роль, с актером, которым восхищалась, Тьерри Фортино, а режиссером был Ксавье Дюринже, и мы все это поместили в гостиничный номер, я сидела на своем чемодане, и мне выпало счастье быть рядом с Фортино полтора года в театре Гэте-Монпарнас, а потом на гастролях. Итальянцы напечатали текст, и французы тоже. Мы с моим любимым режиссером Анни Каслдайн, у которой я играла в «Троянках» в Национальном театре, перевели его на английский, и даже записали для Би-би-си.

* * *

«Монолог человека, который любил» (из «О, прости, ты спал…»)

Нет, ты не знаешь, что значит любить кого-то так, как я любила тебя. И когда тебя обвиняют в том, что ты не была рядом, когда умер твой отец, он-то был рядом, и держал тебя за руку, был рядом каждый вечер, подбирал скелет, который хотел умереть. Промывание желудка, «я потерял все, что любил», «я всех потерял». Думаешь, это не ранит? И дистанция… Как состязаться с мертвыми? Они уже при жизни были безупречны. Макс, твой отец, святой и героический, а уж когда он умер… Но разве ты сблизился со мной? Ты шепчешь: «Разве это можно пережить?» – потому что в твоем представлении надежды не было. Идти с тобой по коридорам… «Я не твоих шагов хотел, а его». О, ты мне этого не говорил, но я услышала. Я была виновата в том, что жива, ты не видел моей руки, меня не существовало. И тогда я с головой ушла в работу, чтобы выжить с моими страхами, которых ты никогда не понимал. Я и здесь была fraud[147], неприязненный взгляд, если я работала с другими, а значит – enemy[148]. Ты никогда меня не любил, а теперь обвиняешь в том, что есть другие. Есть душа, а я – машина, чтобы трахаться. Вот я и трахалась с другими, потому что для меня это не имело значения. Немного тепла, уйти от твоего страдания напоказ, почувствовать, как меня обнимают любящие руки, мне становилось лучше оттого, что меня видели. Доказательство, что я не пустое место. Нет, я больше тебе не писала, зато ты – да. Я люблю тебя, я люблю тебя… Но мне противно это читать, это слишком легко сказать, и слишком поздно, да, может быть, слишком поздно и нечестно, как у человека, который боится одиночества. Внезапно – спасительный плот, я тебя люблю, а потом снова оскорбления, ненависть. Надеюсь, я больше никогда не буду любить, как любила тебя, не буду страдать из-за себя, девушки на одну ночь были не в счет. Для других я не пустое место, а я этого боюсь. Я ненавижу свое стареющее лицо, седые волосы, всё – усталость и смерть. А ты отвечаешь ударом, называешь меня тщеславной эгоисткой, потому что я стараюсь на мгновение перестать бояться, забыть о страхе и о боли. Что такого преступного в моих похождениях? О них рассказывают люди, которые тоже меня недолюбливают, радуются, найдя уязвимое место, доказательство. Но любовь – это серьезно и страшно. Я больше не хочу любить, больше никогда.

* * *

1 ноября

Вчерашний сон. Серж сказал мне: «Незачем сейчас возвращаться к “Мелоди”, петь без меня». Он был такой красивый, надежный, уверенный, и все же я знала, что он знал, что скоро умрет. Я упала к его ногам, обняла его колени. На нем было его зеленое вельветовое пальто. Он прикоснулся к моим волосам. Если ты уйдешь, я не хочу оставаться… Он погладил меня по голове, утешая, и я проснулась.

* * *

17 ноября

Первая ночь в Абер-Враке с дорогой Габриэль. Я не могла вставить ключ в замок. Я покурила. Поговорила о добрых старых временах, на радостях слишком много выпила. Папочка недалеко. «Грозовой перевал», Кэти, Кэти… Серж и папочка, папин камень, темное беспокойное море, и моя лучшая подруга. Как мне повезло. Пойду спать. Я замерзла, но счастлива. Милый папочка недалеко.

* * *

Клип для Amnesty International с Пикколи

Я заучиваю имена для Amnesty и боюсь сниматься. Последняя ночь. Приезжает Мими. Она помогает мне, что-то идет не так, она это понимает, и я говорю ей, что все дело в моем лице, когда он возвращается вечером. Она ласково говорит именно то, что надо, что я слишком занята другими, что Жак всегда говорил обо мне хорошо. Я учу свой текст, имена погибших. Стараюсь выглядеть приличнее. Еду на съемку. Даже таксист знает имена погибших! А я вдруг забыла все! К счастью, есть Пикколи, нежный, ласковый. И Вилли Любчански, главный оператор, который говорит мне, что мой фильм его ошеломил. Я рада, что Вилли нравятся картинка, слова, актеры. Съемка. Я в панике. Имена пишут для меня на доске. Жак мной осторожно руководит. Он очень красивый. А я – синяя и страшная, за пределами «Самаритен»