Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы сели в машину и по плану Мишеля рванули к Центральному рынку. Маленький Роман пил колу, для этого в его накидке проделали новую дырку, то еще было зрелище! Грудастая женщина, облепленная пауками, выглядела очень привлекательно; непременно сфотографироваться и получить поцелуй от Дракулы. Мы вздохнули с облегчением, незачем было упираться, но мы набрались решимости и, чтобы у детей осталось неизгладимое воспоминание, пошли в ресторан, где был сундук с мумией, играла похоронная музыка, а персонал выл в микрофон. Малыш Арто умолял оттуда уйти, ему было страшно, и мы побежали по холоду искать радости в другом месте, другом американском заведении в Париже, чтобы вечер закончился хорошо. Лу потеряла парик, у нее разболелись ноги в туфлях на высоком каблуке. В самом деле пора было остановиться. Мальчики подобрали несчастный парик, Мишель с ангельским терпением нес Романа. Последняя попытка стереть всякое disappointment[163] – освещенные карусели на Трокадеро. Карусели уже крутились! Мы запрыгнули на ходу. Романа вырвало в крутящееся блюдце, я спокойно, но вся промерзшая, сидела на лошадке, Лу в моей шубе была прекрасна, а малыш Арто был немного бледен, и под глазами круги. Мы вернули его родителям, раздумывая, какую версию карнавала он им изложит.
Мишель, Лу, Роман и я съели двух уток – гости не пришли! Потом мы вышли на арену с Романом в розовой балетной пачке и gorgeous[164] Лу в серых колготках и купальнике. Мишель научил меня готовить утиный суп, в кафе три человека нежно признались в любви, сегодня Мишель уехал. Были у ветеринара с Бетти, грибка у нее нет. Роман и Лу у «обездоленных», Роман в слезах, «Макдоналдс», марки, а теперь Virgin Megastore, смотрим Симпсонов. В пятницу вечером Роман и Лу приходили ко мне в театр, на чеченский праздник. Роман был одет девочкой, Лу с усами, они были прекрасны!
* * *
От Рафаэля Глюксмана я узнала, что чеченские дети выступают в спортивном зале на окраине Парижа. Меня разбирало любопытство, я отправилась на них взглянуть, и это было настоящее чудо: мальчики от 6 до 13 лет бешено плясали на цыпочках и метали изо рта ножи. Они были слишком хороши для того, чтобы их можно было упустить, а они собирались сесть в автобус и через всю Россию ехать обратно в Чечню. Я вспомнила про человека, который работал с Арианой Мнушкин на одну ассоциацию, в которую я входила, у меня был его номер телефона, около десяти вечера я ему позвонила и спросила, не знает ли он какого-нибудь способа удержать этих танцовщиков, чтобы они выступили перед парижанами. «Повезло! – ответил он. – Ариана сегодня вечером вернулась из Японии». Я с ней связалась, она поверила мне на слово и, поддавшись свойственному ей порыву, воскликнула: «Двери Картушери открыты!» Их там же и поселили, похоже, они немного удивились, оказавшись в лесу, возможно, им нравились Holiday Inn и пицца. Я выступила во всех передачах, в каких только можно, делая им рекламу, даже в ночной радиопередаче, куда люди звонили, чтобы поделиться своими проблемами, я позвонила и сказала: «Мне приснилось, что чеченские дети танцевали в Париже!» – но какое счастье, два дня спустя они танцевали перед полным залом, им аплодировал весь Париж, в том числе Пикколи с Людивиной[165], и моя мама, которая восторженно ко всему этому присоединилась, и утирала слезы, когда они сели в автобус, чтобы ехать в Чечню. Они приезжали снова и снова, каждый год, много лет подряд, и я даже арендовала для них первого января, чтобы они полюбовались фейерверками над Сеной, кораблик с сумасшедшим капитаном, там не было туалетов, они сказали, что в Чечне и то лучше. Там был корабль от «Максима», соединенный канатом с нашим, и я пошла по канату за пирогами, которыми их угостили.
* * *
Я в театре, мой несчастный партнер[166] несколько запаниковал, когда я в 21:05 предложила, чтобы Роман рисовал за кулисами. «Где? – спросил он. – Там, где я переодеваюсь? Но он же в любую минуту может выскочить на сцену с криком “Бабуля!”, с него станется!»
Уф! В 21:10 пришла Лу и все взяла в свои руки, они в течение двух часов наряжались, красились и играли собственный спектакль в моей гримерке.
* * *
Смерть Жозефины
Жозефина желтая, восковая, уже не прозрачная, в носу трубки. Я помню, что держала ее за руку, как Маленький Вдовец[167], гладила по лбу, теплому и словно бы влажному, я все это помню, и что-то похожее на невыразительную панику, как рот, который уже не может открыться для крика. Усталость, больше никаких «нет», и цвет лица такой, будто она уже в гробу. Надеяться не на что. Мне кажется, что я все это уже видела, что мне врут, меня обманывают. Я тоже плутую. Не бойся, Жозефина. Бедняжка без искусственной челюсти, пересохший язык пытается выговорить, что ей плохо. Бедный мой зверек, до чего тебя довели. Теперь ты бессильна против них. Успокойся. А я-то тебе пообещала, что с тобой ничего не случится. Она веселилась, как ребенок, которому приснилось чудовище, а родители сказали: «Ну что за глупости, такого не существует» – да, он готов поверить, но ненадолго. Ночью меня здесь не будет, чтобы держать тебя за руку, и, если тебе будет страшно, я к тебе не приду. Жизнь безжалостна. Вчера вечером мы покончили с «Марией-Антуанеттой» Цвейга, и мне в самом деле все видится ужасным, время, люди; как можно их настроить против вас, барабанщики, гордые и жестокие лица. Я в кафе, слушаю по радио Сержа, «You’re Under Arrest» («Вы арестованы»), далекий призрак, как счастливая звезда моей жизни. Я достойно отыграла вчера конец пьесы. Бедный Пьер, он был такой усталый после озвучивания у Алена Рене. Его взгляд все еще удерживает меня на ногах.
Надо жить, не откладывая ничего надолго. Мои хорошие воспоминания уходят так далеко. Остается лишь печаль об утраченном времени. Нет, есть моя Лу. Она соткана из света, да, в самом деле, маленькое волшебное создание. Сегодня ее здесь нет. Ну вот, надо признать, что мне повезло. Сейчас шесть часов вечера, среда. Через два часа я выйду на сцену, надо убить