Сибилла сказала: Можно, пожалуйста, выключить? Я пытаюсь работать.

Я сказал: Я понимаю, что кассета фигня. Хватит этого?

Она поглядела на меня.

Я сказал: С чего ты решила, что про открытку со статьей не ошибаешься?

Она все глядела на меня.

Я сказал: Ответь наконец, что с ними, по-твоему, не так, и я сам разберусь.

Она все глядела на меня, и глаза у нее пылали.

Я сказал: Почему ты не говоришь, кто он? Хочешь, я пообещаю, что ему не скажу? Я имею право знать.

Она сказала: А я имею право хранить молчание.

Она сказала: Если я тебе не нужна, пойду посмотрю «Семь самураев».

И выключила компьютер. Примерно 11:30. Сегодня она печатала минут 8, если в час £ 6,25, она заработала 83 пенса.

Она взяла пульт, нажала ВКЛ и ПУСК.

40 бандитов останавливаются на холме над японской деревней. Решают ограбить ее после сбора ячменя. Их подслушивает крестьянин.

Деревня собирается на совет. Крестьяне в отчаянии.

Рикити вскакивает на ноги, глаза горят.

Сделаем бамбуковые копья! Продырявим их всех!

Без меня, говорит Ёхэй.

Не выйдет, говорит Мандзо.

Я раньше верил ей на слово. А вдруг она ошибается? С месяц назад вышла новая книжка автора журнальной статьи. Рецензенты утверждают, что он один из величайших писателей нашей эпохи.

Крестьяне просят совета у старого Гисэку.

Я сказал: Рецензенты утверждают, что автор журнальной статьи — один из величайших писателей нашего времени.

Сибилла сказала да, а Альма-Тадема[86]одно время продавался дороже Микеланджело.

Тот велит им найти голодных самураев.

Я сказал: Один рецензент говорит, что этот писатель, на которого я должен взирать с милосердием превыше жалости, — величайший англоязычный писатель нашего времени. Другой называет его американским ответом Флоберу. Третий объявляет великим летописцем американы. Девять из десяти рецензентов поставили ему оценку «великолепно» или даже лучше. Пять использовали слово «гений».

Она сказала: Все вытекает из ложного допущения. Если согласиться, что американские романы надо писать по-английски, из этого следует, что папа римский — еврей.

Я сказал: В таком случае твои «Семь самураев» — ерунда, потому что они черно-белые и по-японски. Где твоя логика? Я подумал: Что за мура? Можно еще поболтать о вымирании традиционных зулусских танцев дождя, или о мутации водорослей внутренних водоемов Урала, или о другом каком случайно выбранном предмете, который совершенно ни при чем. Я имею право знать, кто он, кем бы он ни был.

Она сказала: Хорошо бы, Людо, ты не произносил вслух первое, что приходит в голову. Очевидна разница между человеком, работающим в технических рамках своей эпохи, ему не подвластных, и человеком, бездумно согласившимся на ограничения, которые сам абсолютно в силах отринуть.

Она сказала: Возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но я пытаюсь смотреть один из шедевров современного кинематографа.

Крестьяне видят толпу. Самурай идет на берег реки, где его обреет монах.

Мифунэ проталкивается сквозь толпу, садится на корточки и чешет подбородок.

Кацусиро спрашивает соседа, что происходит.

Я сказал То есть ты считаешь, что Пруст стал бы лучше, если в него добавить английского с немецким, + она уставила на меня горящие глаза + я сказал Давай еще поболтаем о влиянии туризма на традиционные танцы дождя у зулусов или проверь меня на 50 столиц это все ни при чем я имею право знать.

Глаза у нее все горели.

Я сказал: Скажи мне одну вещь. Он ведь тебя не изнасиловал? (Всему, что я знаю про такт, я с детских лет учился у нее.)

На одну кошмарную секунду мне почудилось, что так оно и было: история Рикити, умноженная на 10.

Она сказала: Нет.

Я сказал: Значит, что-то тебе в нем понравилось. КАКАЯ-ТО симпатичная черта у него была.

Она ответила: Можно и так сказать.

Я сказал: А еще как можно?

Она сказала: Одна из драгоценных, хоть и не самая драгоценная добродетель в нашем обществе — просто так переспать с человеком, которого не хочешь, и если она ценится в тех, кто так поступать вынужден, в человеке, который даже в браке не состоит, она, безусловно, чрезмерна.

Я сказал: Это ты так поступила?

Она сказала: Ну, я не хотела грубить.

Нет, онеметь мне нельзя. Я сказал: Что-что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели?[87]

Она сказала: В нашем обществе существует странное табу, запрет взять и прекратить что-нибудь, если оно неприятно, — жизнь, любовь, разговор, список бесконечен, этикет диктует начинать в неведении + упорствовать пред лицом знания + хотя я, естественно, считаю, что это глубоко порочно, обижать людей на каждом шагу как-то нехорошо.

Я все это слышал миллион раз. Я сказал: То есть тебе в нем НИЧЕГО не нравилось?

Она сказала: С чего ты решил, что хочешь знать то, чего не знаешь? Вспомни Эдипа.

Я сказал: Ты чего боишься, что я его убью или что я с ним пересплю?

Она сказала, а точнее, парировала: Ну, я бы на твоем месте с ним не спала, а затем прибавила: Ответ дал на вопросы Тиресий[88].

В нашем обществе существует странное табу, запрет матереубийства.

Она демонстративно перемотала кассету до той сцены, на которой я ее отвлек.

Вор выбегает из сарая и падает замертво.

К ребенку бегут родители.

Мифунэ выскакивает вперед и машет мечом. Прыгает вокруг трупа.

Самурай уходит, не обернувшись.

Я годами рассказываю ей про Дервлу Мёрфи, которая перевалила через Анды вместе с восьмилетней дочерью[89]. Мой отец наверняка такими вещами зарабатывает на жизнь. А мы разве что автостопом по Франции прокатились. Может, отцу захочется побыть с сыном, о котором он даже не знал. Мы бы на каноэ поплыли к истокам Амазонки, или пешком направились к Полярному кругу, или полгода прожили у масаи (я неплохо говорю на масаи). Я знаю 54 съедобных растения, 23 съедобных гриба и 8 насекомых, которых можно проглотить и не извергнуть обратно, если не думать о том, что именно ты ешь; по-моему, я бы прожил на подножном корму на любом континенте. Последние два года я сплю на земле, на улице, даже зимой, я каждый день час хожу босиком, чтобы загрубели ноги, и тренировался лазать по деревьям, по домам, по телефонным столбам. Если б она мне сказала наконец, кто он, я бы бросил зря тратить время на то, что, может быть, и пригодится, и сосредоточился на том, что должен знать. Мне пришлось выучить пять распространенных языков торговли и восемь кочевнических — просто на всякий случай. Свихнуться можно.