— По-моему, у меня сегодня плохой день, — совершенно серь езно сказал он, протягивая Раздолбаю монетку. — Звони ты.

Раздолбай зашел в третью будку и, убедившись, что телефон исправен, под диктовку Мартина набрал номер.

— Нет, Натуль, не нашла конспектов, — сказала Пучкова в ответ на его «Алло».

— Какая Натуля? Это мы!

— Натуль, экзамен скорее всего отложат, так что не готовься сегодня.

— Бабка рядом, что ли?

— Да.

— Она уйдет или как?

— Попробуй через час позвонить, я поищу получше. Но думаю, ты в другой раз будешь сдавать.

— Ладно, понял, у нас незачет, — усмехнулся Раздолбай, радуясь, что сомнительное приключение окончательно завершилось.

Машину в ясеневских закоулках ловили так долго, что когда остановился белый пикап неотложки, Мартин отбросил номенклатурность и как дикий король уселся рядом с водителем, невозмутимо хлопнув дверцей с красным крестом. Раздолбаю пришлось протискиваться в фургон и умещаться на узком стульчике рядом с носилками. Ехали молча, словно с поминок. Только во дворе Раздолбая Мартин повернулся назад и отодвинул матовое окошко в перегородке.

— Слушай, ну дикое приключение мы с тобой занесли в наш актив. Спасибо.

— Тебе спасибо, ты это устроил.

— Я только платил, но ты дал нам повод. Жаль только номенклатурная бабушка обломала венчающий шпиль нашего праздника жизни. Бабушка — дикое дерьмо, чтоб ее так у ворот в рай обломали.

Когда Мартин уехал, Раздолбай вытащил из пожарного шкафчика в подъезде тюбик зубной пасты и заел сигаретный запах. По наитию он понюхал рубашку и обнаружил, что она пропахла Кисиными духами. Меньше всего ему хотелось объяснять маме, с кем он обнимался, поэтому, открыв бак «Жигулей», стоявших возле подъезда, он потер по рубашке вывинченной пробкой и стал пахнуть как таксист после круглосуточной смены. На возможный вопрос мамы «почему от тебя пахнет бензином?» он заранее придумал ответить, что помогал заправляться приятелю, и побрел домой, словно пес в конуру после резвой прогулки по лесу. Праздник с обломанным шпилем завершился, «своя жизнь» на сегодня закончилась.

— Где тебя носит? Ночь скоро, сутки дома не было! — с порога заругала его мама.

— Билеты только на вечерний самолет взяли.

— Самолет… На какие деньги ты на самолетах раскатываешь?

— Товарищ пригласил.

— Товарищ тоже к этой бабе летал?

— Мам, что ты говоришь такое?

— Ничего! Рядом девушек нет? Надо найти такую шалаву, чтобы на самолетах мотаться?

— Галчоночек, что ты себе позволяешь? Почему «шалава» сразу? — заступился дядя Володя.

— А чем она так манит? Я скромная была, ко мне из других городов не летали. Летают к тем, кто на передок полегче.

— Ты в Евпатории отдыхала, я к тебе, скромной, два раза летал. Хватит парня смущать.

— Пусть лучше смущается, чем алименты платит. Мне с этой Дианой все по голосу ясно.

— По голосу? — насторожился Раздолбай.

— Звонила уже из Риги, кошкой мяукала. Завтра перезвонит.

— Галя, можно тебя на минутку, — требовательно позвал дядя Володя и закрылся с мамой в комнате.

— …а что он… почему к ней… — долетел из-за двери возмущенный шепот мамы.

Оставив родителей спорить между собой, Раздолбай вбежал в свою комнату и сплясал такой неистовый танец, что у него екнули внутренности.

— Диана звонила! Фрак сработал! — ликовал он.

— Видишь, как ты рад. А если бы ты изменил своему чувству с той девушкой, эта радость была бы испорчена, — тихо проговорил знакомый внутренний голос.

— Господи… — благодарно подумал Раздолбай.

— Да.

— Я не могу поверить. Эти мысли… они мои и словно не мои… Господи, неужели ты есть и помог мне?

— Да.

— Я говорю с тобой, а не с собой?

— Да.

— И ты всегда рядом, я всегда смогу обращаться?

— Да. Да. Да.

На третьем «да» у Раздолбая сами собой брызнули из глаз слезы, и он повалился на кровать, первый раз в жизни узнав, что такое плакать от счастья.

— Бог есть! — думал он. — Бог есть и помог мне. Теперь я знаю, что на свете есть Бог.

— Доброе утро, Бог! — хотел сказать Раздолбай, проснувшись на следующий день, но постеснялся. Вчерашняя эйфория скукожилась за время сна, и в существовании высших сил он уже сомневался.

«Мало ли совпадений бывает, — думал он. — Я хотел, чтобы все само разрешилось, и так вышло, но это ничего не доказывает. Да и голос этот тоже никакой не голос…»

— Я здесь! — напомнил о себе внутренний собеседник.

— Конечно, здесь. Куда ты денешься, если я сам с собой говорю?

— Раньше ты говорил себе что-то подобное? Например, когда хотел унизить священника на вокзале. Сейчас бы я сказал тебе: «Не делай этого, потому что ты ничего про это не знаешь и не имеешь права судить», а тогда у тебя и мыслей таких не было.

— Священники — суеверия.

— Ты ничего об этом не знаешь.

— Прикольно самому с собой общаться стало! — усмехнулся Раздолбай.

Он и раньше вел мысленные беседы, обдумывая ту или иную проблему, но это было, как играть в одиночку в шахматы, поворачивая доску туда-сюда. Теперь же за другую сторону как будто играл опытный шахматист, каждый ход которого был неожиданностью.

— С мамой помирись, — потребовал этот непредсказуемый партнер.

— Я с ней не ссорился.

— Она переживает.

— Сама первая накинулась.

— Ты улетел, не предупредив, и она накинулась. Если бы ты сразу ей все рассказал…

— Ладно, я поговорю. Но если она опять начнет пилить, пойдешь ты у меня со своими «умными» советами знаешь куда! — разозлился Раздолбай, не понимая, что с ним происходит.

Ему нравилось иметь внутренний голос, который обещает Диану, но совершенно не хотелось, чтобы тот начал им командовать.

— Голос в голове сильнее меня — это к психиатру! — сердился он.

— А обращаться к этому голосу с просьбой дать Диану — не к психиатру?

— Это разное.

— Просить можно только у того, кто сильнее. Хочешь просить, умей слушаться.

— Ну, это уже слишком!

Внутренний голос, призывающий слушаться, показался Раздолбаю шагом к сумасшествию, и он испуганно приказал ему замолкнуть. Голос исчез, словно его никогда не было. Сознание Раздолбая снова стало единым, и все мысли принадлежали только ему.