устало прислонился спиной к стволу дуба, прикрыл глаза, пытаясь собраться. Голова беспощадно гудела, резкая боль во всем теле скрутила его узлом. Одноглазый боялся подумать, что ему предстоит как-то спустить гроб на землю. А потом тащиться с ним через весь лес.

Из раздумий его вырвал еще один жуткий грохот. Кто бы ни были те ребята, что решили провести ночку за штурмом острога — они сил явно не жалели. Так долбить могла только очень большая пушка.

Лазанья по веткам он точно не выдюжит, так что одноглазый извлек штык — последний, что остался в ножнах — и бросил в ветку, на которую намотало одну из веревок. Узел разъехался, гроб полетел вниз. Вторая веревка со скрипом натянулась, и гроб закачался на ветвях. Влетев в ствол, он встал на попа, накренился и рухнул на землю.

Подхватив упавший штык, Каурай подошел к гробу, но смог лишь устало опуститься на побитую крышку. Усталость припечатала его к земле железным сапогом и не давала поднять голову. Гроб был неподъемным — воевода не поскупился на последний подарок своей дочурке. Тащить такую дуру в одиночку нечего было и думать.

Придется панночке вылазить на свет божий.

После знакомства с дубом крышка отошла, так что вскрыть гроб не стало большой проблемой. Одноглазый почти справился, но тут ушей коснулся треск ломаемых веток, и он наудачу бросился в сторону. Тварь накинулась на него с разбегу, но в последний момент сменила направление, и оба противника покатились по траве сцепившимся клубком. Клюв щелкнул у него перед носом и едва не оставил без глаза — тварь верещала во всю глотку, пытаясь разодрать пластины когтями. Каурай налег на штык и вонзил клинок бестии в пузо по самую крестовину. Черная кровь зашипела под его рукой.

Гарпия яростно забилась, пытаясь побить клювом одноглазому череп. Каурай в ответ ударил ее кулаком, вывернулся из когтей и покатился вбок, лихорадочно соображая, как ему сладить с этой безумной тварью. Штык торчал из пернатого брюшка, гарпия истошно визжала, размахивая парой длинных языков, но не оставляла попыток напиться кровью врага. Каурай подхватил с земли тяжелую ветку и со всей силы огрел ею бестию по башке.

Щепки полетели в разные стороны, оглушенная гарпия раскрыла клюв и замотала разбитой головой. Не теряя времени, одноглазый с разбега ударил его сапогом, повалив на землю, и прыгнул на штык. Кровь брызнула фонтаном.

Тварь кричала недолго — визг оборвался, когда одноглазый уперся коленом в голову и разорвал клюв надвое. Ее туша еще какое-то время хлопала крыльями по траве, но вскоре затихла.

Каурай выдрал штык из затихшего тела и покачнулся. Ночь и не думала кончаться, а он уже отдал все силы. Отдыхать было не время — он бросился обратно к гробу и, едва взглянув на него, споткнулся.

Из приоткрытой крышки выглядывала белая, тонкая рука. Она двигалась.

Не торопясь подходить ближе, он на всякий случай протер уставший глаз и сбросил повязку. Может, он излишне сильно ударился головой, когда падал?

Тьма рассеялась, но не наваждение — рука продолжала двигаться и, мелко дрожа, пыталась откинуть крышку.

Крепко сжимая штык, Каурай медленно обошел гроб. Прислушался — тишину нарушали только еле слышные всхлипы и глухой скрежет — и резко вцепился в крышку. Одним движением сорвал ее с гроба, готовясь ударить штыком.

Рука вскинулась ему навстречу. Обе, бледные дрожащие руки. Но не для того, чтобы вцепиться в глаза или в горло. Только показать что не опасны.

— Стой! Не надо! — она задохнулась от испуга и закрылась руками.

— Ты кто? — было первым, что пришло одноглазому в голову.

— Божена, — выдохнула она еле слышно. — Дочь воеводы Серго.

— Почему-то я не удивлен, — хмыкнул Каурай, пряча штык. Хотя в голове и мелькнула соблазнительная идея продырявить ведьмочку. На всякий случай.

Выглядела она по-настоящему страшно.

Когда Каурай видел ее бездыханное тело в доме воеводы, он не почувствовал ничего. Но сейчас его затошнило при виде разошедшейся кожи и кучи длинных, тонких порезов и небольших отверстий, которые покрывали ее лысую голову, лицо, шею и часть груди словно татуировка. С такими ранами к числу живых панночку причислить было сложновато. Но и на мертвую она была совсем не похожа. Мертвые не дышат, а эта дышала и еще как, и не потеют, а она вся блестела от пота. Грудь часто вздымалась, дрожала, словно в горячке или того хуже. Липкая кровь была везде. Темно-алым залило даже подушку и часть обивки. Не ее была эта кровь — иначе панночка давным-давно ушла бы в мир иной.

Единственным по-настоящему живым в ее облике были глаза. Редкого лазурного оттенка. Как у отца.

— Только не говори, что это была неудачная шутка.

— Еще чего! А ты кто?

— Каурай.

— Это имя?

— Призвание. А так я скромный опричник.

— Ах, — помрачнела Божена. — Понятно. Значит, это все проделки Малуньи…

— Малунья, как я погляжу, на всем Пограничье успела наследить, — проворчал Каурай. — Чую, не просто так из закромов Хель пропала пара бутылочек с зельем Дигрит. А, чертовка? Когда ты пришла в сознание?

— В церкви, — буркнула она. — Вы с Кондратом так громко ругались, что даже мертвый бы вскочил. Когда появились эти твари, я запечатала гроб изнутри, чтобы им пришлось бы попотеть, выковыривая меня. Если бы ты не смог… Спасибо.

— Вылезти сможешь? Уходить надо.

— Не уверена, — шумно вздохнула она, хватаясь за края гроба. Отверстия в шее придавали каждому вздоху свой особый свистящий звук, словно воздух гулял через отверстия во флейте.

Ее попытки не увенчались успехом. Тогда Каурай выругался, присел на корточки и взял хрупкую ведьмочку на руки — она едва ли была тяжелее ребенка и слаба как новорожденный котенок.

— Спасибо, — выдохнула она ему в ухо, обхватив шею тонкими руками. — Ты отнесешь мне обратно в Валашье?

— Думаешь, отец будет прыгать от радости, когда узнает, что его дочурка восстала из мертвых? — хмыкнул одноглазый. — Полагаю у него сейчас дела поважней.

Словно в подтверждении его слов, нечто вновь шарахнуло вдалеке, распугав всех окрестных птиц.

— Моего отца уже ничего не спасет, — проговорила Божена свистящим шепотом, когда эхо от выстрела затихло. — Он давно обречен. А вот всех этих дураков еще можно…

— В смысле? Собралась драться с ватагой Баюна?

— Ватага Баюна — меньшая из проблем, которые ожидают Пограничье, если ты не отнесешь меня в Валашье! Прошу.

— Я бы предпочел для начала дождаться, когда утихнет та пушка, — покачал головой одноглазый. — И тебе в таком состоянии тоже не стоит совать туда нос.

— Нет, ты не понимаешь, — вспыхнула