— Думаешь, этот пожар можно остановить? Так просто? — вопросительно поглядел на него Ранко-Баюн. — Даже я, что раздул этот огонь, рискую растянуться на земле с проколотым брюхом.

— Они тебя послушают…

— Послушают “что”? — поднял бровь Ранко. — Сложить оружие? Отступить? С какой целью?

— Зачем впустую терять людей? Мы можем…

— Снова вернуться в леса и бить их по одному? — хмыкнул Ранко и покачал головой. — Поздно. Еще с самого начала это было ошибочной тактикой. Серго жесток, коварен, но он отнюдь не дурак. Оттого я и попытался подобраться к нему поближе, чтобы однажды перерезать тому горло во сне, но даже в этом я не преуспел, поддавшись… эмоциям. — Он украдкой сжал руку Божены, которая сидела в седле за ним, крепко обхватив талию молодого атамана. — Теперь исход один…

Ранко развернул коня и оглядел своих людей. Их было немного — едва ли хватило бы даже на то, чтобы разогнать людей Коляды и Гарона. Не то, что взять острог воеводы, а потом удержать его, когда к его стенам снова придут люди Крустника, требуя новую грабительскую порцию дани.

— Мы пойдем с тобой, батько! — крикнули атаманцы, ударяя себя в грудь. — Пойдем на приступ и свергнем Шкуродера, или погибнем!

Ранко-Баюн ухмыльнулся в усы.

— Знаю, смелости вам не занимать. Как и отчаянной преданности даже после того, как я подвел вас…

— Неправда, батько! Это Коляда, проклятый мерзавец! — крикнули из-за спин, но Ранко только отмахнулся.

— Оставьте! За тот ад, что творится сейчас на всеми нами любимом Пограничье, несет ответственность не только негодяй Коляда, но и я самолично. Особенно после того, как я покинул вас так надолго, не добившись ничего, кроме новых шрамов и сожалений. И нет того числа слов благодарности, которым я могу одарить ваши уши, за то, что вы все равно готовы ринуться в бой вместе со мной. Благодарю вас от всей души…

Ранко медленно поклонился им. Атаманцы в ответ разразились приветственными криками, прославляя своего славного батьку, за которым они, похоже, готовы были прыгнуть в огонь.

Но среди них были и те, кто хоть и присоединился к общему ликованию, но сделал это неохотно, не спуская презрительного взгляда с крохотной фигурки Божены, которая пряталась за широкой спиной Ранко. Особенно много косых взглядов доставалось и одноглазому. Пока они пересекали лес, Каурай спиной чувствовал напряжение, вставшее стеной после того, как выяснилось, что их славный Баюн-атаман спутался с ведьмой, да и еще спас от справедливого возмездия воеводиного опричника. Если бы они еще признали в этой хрупкой девушке дочь воеводы, страшно было даже представить, к чему бы это привело.

Хватило и того, что свою попутчицу Ранко вытащил не откуда-нибудь, а из гроба. А тот незадолго перед тем, у всех на глазах тащила по небу упряжка разъяренных гарпий, пытаясь сбросить наземь прилипчивого опричника, с которым у атаманцев были свои счеты. Хотя некоторых сей факт даже рассмешил. “Ай да наш Баюн-атаман! Чуяли мы, что с нечистым он знается!” — посмеивались атаманцы, покуривая люльки и сплевывая табак под копыта. Однако вид изможденной, со свистом дышащей Божены вызывал в рядах атаманцев оторопь. Стоило только ее лазуревым глазам ярко блеснуть из-под низко надвинутого капюшона, как с десяток атаманцев плевали через левое плечо и чертили воздух Пламенным знаком.

Как бы там ни было, Каурай старался не слишком отставать от главы отряда и всегда держать руку на рукояти сабли, которой одарил его Ранко со словами: “если выживешь, одноглазый — скрестишь этот клинок с моим, и посмотрим, чья возьмет!” В ответ Каурай лишь ухмыльнулся, но принял подарок, молча понадеявшись, что на этот раз у железки нет никакой истории за плечами.

Из раздумий его вырвал очередной грохот. Бомбарда огрызнулась огнем и под небеса тяжело пророкотало громом. Лошади заволновались, люди тоже.

— И откуда у них эта дура? — почесал затылок Берс. — Не помню, чтобы таборщики говорили о бомбарде в своих телегах.

— Горюнова работа, как пить дать, — отозвался Ранко. — Когда-то я просил его сварганить такую красотку. Денег не пожалел на работу. Горюн тогда, помнится мне, повозился было, но бросил, сказав, что пушку в простой деревенской кузне и в век не скуешь. Выходит соврал, стервец.

Тут Божена дернула его за рукав и шепнула атаману на ухо несколько слов. Ранко только покачал головой и произнес:

— Больше никогда. Держись крепче.

Он пришпорил коня, и весь отряд из сотни копий рысью устремился в направлении острога, грозной тенью возвышающегося над морем огня и дыма. Одноглазый пришпорил взволнованную Красотку и понесся следом, обуреваемый тяжелыми мыслями о казаках, сгинувших в той кровавой сече, о Грише, которого он, казалось бы, потерял навсегда, и о ведуньях, которых тоже могло намотать на колесо народного гнева. Но всего больше его волновал колокольный бой, который он слышал краем уха. В темноте, за стеной мрачных деревьев Рыжего леса, который высился по правую руку.

Ему хотелось верить, что проклятая церковь развалилась на части, пока билась о деревья. И он даже почти поверил, что ее невидимый колокол затих навсегда. Однако, когда одноглазый взгромоздился в седло и последовал за атаманцами Ранко, колокол вновь коснулся его ушей. Далекий, гулкий, тревожный перезвон, который звучал все ближе — медленно, но верно нарастая с каждым ударом сердца. Топот лошадиных копыт заглушал большую часть звуков в округе, но одноглазому непрестанно слышалась и тяжелая поступь здоровенных щупалец, которые прорываются сквозь густые деревья где-то во мраке бескрайнего Рыжего леса.

Чем ближе они подъезжали к острогу, тем больше разрушений и затоптанных, обезображенных тел встречалось на их пути. Трудно было поверить, что еще при свете дня этот край кипел жизнью и почти ничего не предвещало то, что всего за одну ночь его предадут мечу и огню.

У сгрудившихся впереди белеющих хат показались какие-то люди. Ранко поднял кулак вверх, приказывая отряду сдержать коней. Вперед было отправился один из атаманцев — его встретили ружейным выстрелом в воздух, и он натянул поводья перепуганного коня, не покрыв и сотни шагов.

— Кто такие?! — донесся до них одинокий выкрик. Каурай видел, как меж хатенок мелькают крохотные искорки тлеющих фитилей. Он насчитал их числом пятнадцать штук, и все из них буравили им лбы. Одна пищаль не была большой бедой — с такого расстояния пуля угодит в цель лишь чудом. Но когда в грудь смотрит под два десятка стволов, не считая арбалетов и луков…

Одна искра, и их беседа окончится большой кровью.

— Не узнаете что ли? — вывел Ранко вперед