— Но вы же иногда, должно быть, и выигрываете?

— О, что вы! — Отмахнулся Александр Федорович, кажется, сознавшись в собственном пороке, он почувствовал небывалое облегчение и теперь с удовольствием разговаривал с Саней. — Это иллюзия. Выиграв сегодня рубль, завтра ты обязательно проиграешь два. Это неизбежно.

— Теория вероятности?

— Нет. Уж скорее теория подлости.

— Вы в курсе, что Полушевич, придя в ваш клуб, сперва здорово выиграл?

— Ну да. Повезло ему феноменально. Он выигрывал три дня подряд. Это редкое везение. Но, как и следовало ожидать, везение его было не бесконечно. На четвертый день он продулся.

— Это было при вас?

— Ну да.

— Вот что, пойдемте вон на ту скамейку, и вы мне подробно расскажете, кому именно он проиграл, у кого до этого выиграл, и вообще, что у вас там творится, в этом клубе. Заодно напишите мне фамилии игроков и адрес, где вы собираетесь.

— А я не всех знаю по фамилиям, кого-то только по именам, — идя с Саней к скамейке, сообщил Александр Федорович.

Капитан Бирюков, засунув руки в карманы модного югославского плаща, шагал от метро к театру энергичным упругим шагом, оптимистично поглядывая по сторонам на сверкающую воду канала, на набухшие почки старых тополей вдоль набережной, на тоненькие сочные травинки, пробившиеся между гранитных плит, солнечные блики в окнах домов. И на сами дома, стряхнувшие по весне вековую пыль, умытые весенними дождиками, помолодевшие, выставившие напоказ прихотливую лепнину антаблементов, чугунное кружево балконов, пилястры и капители колонн.

Сергей Владимирович любил свой город, любовался им, гордился. И, хотя ему не довелось бывать в других старинных прославленных городах мира, он был твердо уверен, что живет в прекраснейшем из них.

Сергей Владимирович легко перебежал улицу, свернув за угол, легкомысленно по-мальчишески насвистывая, прошагал по аллее к памятнику Глинке и уже через несколько минут открывал тяжелую дубовую дверь театра.

Разговаривать со Светланой Полушевич дома в присутствии матери было нецелесообразно, а потому придется снять даму с репетиции.

Сергей Владимирович шагал по закулисью, впитывая запахи, звуки, прислушиваясь к разговорам, заглядываясь на балерин в репетиционных юбочках и полосатых вязаных гетрах, с завистью поглядывая на худощавых, мускулистых, подтянутых танцоров. Сам Сергей Владимирович был слегка полноват и невысок ростом. С любопытством наблюдая за повседневной рабочей суетой костюмеров, режиссеров, рабочих сцены и еще бог весть кого, о чьих профессиях капитан Бирюков имел весьма смутное представление.

Погуляв по коридорам и напитавшись атмосферой, Сергей Владимирович наконец добрался до кабинета замдиректора, с которым успел познакомиться прежде и наладить рабочий контакт.

— Пригласить ее сюда? У меня тут за кабинетом небольшая комнатка, вы можете устроиться там, — радушно предложил Аркадий Владиславович, снимая трубку внутреннего телефона. — Алла Николаевна, пожалуйста, пригласите ко мне в кабинет Светлану Полушевич. И подайте нам три чашки чаю. Или, может, вам кофе? — прикрыв ладонью трубку, уточнил Аркадий Владиславович.

— Нет, нет. Благодарю, ничего не нужно.

— Чаю, — еще раз подтвердил Аркадий Владиславович.

За прошедшие со дня смерти мужа несколько дней Светлана Полушевич очень изменилась, осунулась, подурнела. И сейчас, когда ее волосы были убраны назад в гладкую прическу, а лицо лишено косметики, это было особенно заметно. Большущие глаза покраснели, наверное, много плачет, и лицо выглядит нездорово. А ведь завтра у них похороны.

«Надеюсь, в театре ей помогут», — размышлял Сергей Владимирович, наблюдая за Светланой.

— Добрый день. Вы хотели меня видеть? — усаживаясь перед капитаном, устало спросила Светлана. — Появились какие-то новости об обстоятельствах смерти мужа?

— Нет. Пока ничего нового. Идет следствие. Ведутся проверки, — уклончиво ответил капитан.

— Тогда что же?

— У меня есть к вам несколько вопросов. — Скрыть от Светланы смысл их было невозможно, хотя и очень хотелось. Конечно, вдова горюет, и, очевидно, искренне, но вдруг она не захочет делиться своими личными тайнами со следствием, если заподозрит, что ее знакомым грозят неприятности? Но деваться было некуда, других надежных источников информации не было. — По словам вашей матери, до замужества у вас было много поклонников и некоторые из них до сих пор так и не женились, и ей они представлялись более достойными кандидатами на роль вашего мужа.

В лице Светланы Полушевич что-то неуловимо изменилось.

— Вы думаете, что кто-то из них утопил Гену? — глядя прямо в лицо капитана, спросила Светлана. — Или это мама все придумала?

— Нет, — покачал головой капитан. — Точнее, мы не исключаем такую вероятность, как и любую другую. Наша задача — проверить все возможные версии, даже самые невероятные. — Капитан не собирался убеждать Светлану в том, что ее мать преднамеренно убила ее мужа. К тому же это, скорее всего, вообще неправда, но, как уже сказал капитан, проверять придется все версии.

— Мама преувеличила, — подавив вздох, проговорила Светлана. — Их было всего трое. Ребят, которые всерьез за мной ухаживали. Один из них сейчас счастливо женат. А вот двое действительно до сих пор холосты, и после смерти Гены оба проявили ко мне внимание и сочувствие. Костя Тучин, Константин Сергеевич, он морской офицер, окончил военно-морское училище, сейчас служит, и Всеволод Кучеров. Это солист нашего театра, очень талантливый танцовщик. Только знаете, мне бы не хотелось, чтобы вы… ну, как-то в лоб. Они оба очень хорошие, честные, порядочные люди. И потом театр, — со вздохом проговорила Светлана, — в общем, сплетни — это очень неприятно и очень у нас популярно. Мне бы не хотелось, чтобы у Севы из-за меня были неприятности.

— Разумеется, — покладисто кивнул капитан, он тоже не хотел доставлять неприятности солисту и талантливому танцовщику. — Я побеседую с ним вне стен театра.

— Спасибо. И знаете, — неуверенно проговорила Светлана, теребя край тонкой юбочки. — Я теперь плохо сплю по ночам и все время думаю о Гене и вообще, и я тоже думала о Косте и Севе. Костя вчера встретил меня возле дома, но я не стала с ним говорить. Мне показалось ненормальным, что не успел Гена погибнуть, как… ну, в общем, словно стервятники слетелись, и мама… Это она позвонила Косте. И все-таки я не думаю, что это он. А еще я просматривала костюмы Гены, надо было что-то выбрать для похорон, и в кармане одного пиджака нашла обрывок телеграммы. Она у меня с собой в сумочке, в гримерке.

— И что же это за телеграмма?

— Ничего особенно на первый взгляд, но в ней Гене назначали встречу именно двадцать седьмого апреля.